Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

– О чем бы ты хотела поговорить?

– Может, о том, что случилось? Мы возвращаемся в средневековье, а люди молчат. Неужели все ослепли?

– О чем ты?

– Вам не кажется странным, что одиннадцать из четырнадцати осужденных – евреи? Что это, по-вашему, означает? Вы лишились памяти? Лично я в ужасе. А вы нет?

– То, что ты говоришь, просто нелепо! – взорвался Йозеф. – Как можно делать подобные намеки? Ни в нашей стране, ни в СССР антисемитизма нет! Ты оскорбляешь социалистическую демократию и становишься пособницей капиталистов, повторяя эти омерзительные слухи. Да, Сланский и другие были евреями по рождению, но национальность тут ни при чем. Это совпадение. Они не исповедовали иудаизм, не ходили в синагогу и были атеистами, их покарали как предателей и преступников, а не как евреев. Такова печальная истина. Я, кстати, тоже еврей, но это не помешало мне стать директором лаборатории и профессором факультета медицины.

– Ты правда веришь в то, что говоришь? – изумилась Кристина.

– Это бред, мы коммунисты, мы дрались с нацистами и фашистами, русские освободили лагеря, а ты видишь чьи-то козни в простом совпадении. Я слышал, что чехов, воевавших в интербригадах, тоже преследуют, но то, что большинство казненных сражались в Испании и это якобы сыграло свою роль, наглое вранье!

– Тебе повезло, ты в Испанию не поехал. Не слишком ли много совпадений?

– Никогда не повторяй ничего подобного при чужих. Тебя могут неправильно понять. Клянусь тебе, Кристина, все это – чистое совпадение.

Тереза собралась уходить – ей нужно было готовиться к урокам. Она не захотела, чтобы Йозеф отвез ее на машине, поездом получалось быстрее. Тереза пригласила друзей на обед – не в следующее воскресенье, а через две недели: «Места теперь не так много, но ничего, потеснимся, будут отбивные и жареные сосиски».

– Знаешь, чем меня взять, красавица! Договорились, встречаемся через две недели, в воскресенье.

Когда Тереза ушла, Йозеф сказал, что в выпавшем на ее долю тяжком испытании она вела себя мужественно и достойно и проявила небывалую силу характера, которой никто в ней не подозревал.

– Она даже выглядеть стала лучше!

– Внешность обманчива, Йозеф, очень часто люди, живущие с печалью в сердце, скрывают истинные чувства за веселой улыбкой.

В конце 1953 года Кристина наконец покончила с «Федрой». Она отдала этому проекту шесть лет жизни и испытывала горькое чувство, понимая, что достигла предела своих возможностей, но так и не довела работу до конца. Как поступить: продолжать (если да, то как долго) или похоронить идею навсегда? Йозеф подбадривал жену, советовал взяться за новую пьесу, но она не успокаивалась, надеясь, что все-таки сумеет передать на чешском не только смыслы, но и музыкальность расиновского текста.

Георг Фрейка помог Кристине выбраться из тупика. Он дал ей роль Ириды в шекспировской «Буре» и предложил стать его ассистенткой, захотел прочесть последнюю версию инсценировки «Федры», и на следующий же день Кристина была вознаграждена за долгие муки творчества. Режиссер заявил – совершенно искренне – что перевод просто потрясающий, и зачитал избранные места труппе, особо отметив, насколько точно передан ритм оригинального текста. Отмахнувшись от слов благодарности, Георг заключил: «Мы берем твою пьесу, „Федра“ будет нашей следующей постановкой».

Фрейка сумел договориться с дирекцией театра, отвечавшей за репертуарную политику и требовавшей, чтобы все тексты соответствовали строгим канонам социалистического реализма, служили делу воспитания масс и помогали народу строить новую экономику. Режиссер представил «Федру» как пьесу, выдержанную в марксистско-ленинским духе, показывающую, сколь губителен индивидуализм для коллективного сознания и действия, как он развращает нравы.

Георг не знал, как сказать Кристине, что она по возрасту не может играть Федру. Режиссер опасался вспышки гнева, но она не стала спорить, понимая, что он – увы – прав. Фрейка хотел поручить ей роль Исмены, они сошлись на Эноне, постановка имела триумфальный успех и прошла больше двухсот раз. Критики писали восторженные рецензии, а труппа, к огромной радости Кристины, отправилась на гастроли. Успех обескуражил ее – никто не заметил несовершенства адаптации (и «наглости» переводчика!), – но она не разуверилась в своих силах и взялась за «Беренику».

Однажды вечером она сидела, обложившись словарями, и вдруг заметила, что Хелена стоит у зеркала и расчесывает волосы, подражая ее собственным движениям. Кристину это взбесило, и она грубо вырвала щетку из рук Хелены, напугав девочку.