Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че

– Он умер, дорогой, понимаешь? Папа умер, исчез – навсегда. Можешь вспоминать о нем, но ты больше никогда его не увидишь. Папы нет. У тебя нет папы. Он нас оставил. Я позабочусь о тебе, ничего не бойся, я тебя не покину, всегда буду с тобой.

Людвик часто заводил разговоры об отце, и Тереза отвечала: «Папа всегда о тебе думает, ты – его любимый мальчик», потом прижимала его к себе и обещала любить вечно. Они часами разговаривали о Павле, рассматривали фотографии, вспоминали прогулки по пляжу, игры и шутки. Счастливые мгновения жизни.

А потом перестали.

Йозеф осуждал Терезу: не стоило говорить сыну, что его отец мертв, Кристина же считала, что она проявила небывалое мужество. Только с ней несчастная женщина могла быть откровенной:

– Я уверена, Павел жив, где-то там, где его не достанут, и каждое мгновение думает о нас. Он знает, что мы больше не увидимся, но не может подать о себе весточку, чтобы не подставить нас под удар. Мы должны вести себя так, как будто верим в его смерть.

– Согласна, – кивнула Кристина.

Терезе очень не хотелось съезжать из большой квартиры, находившейся неподалеку от Академии музыки и дома Капланов, но платить за нее она больше не могла и нашла скромное двухкомнатное жилье в Челаковице. Это дальнее предместье находилось рядом с лицеем, куда ее взяли на работу.

Не отвернулись от Терезы только Йозеф и Кристина.

Павла не было больше года, и никто по-прежнему не знал, жив он, свободен или гниет в тюрьме. Йозеф попробовал навести справки, но статус депутата не гарантировал защищенности (арестовывали и более высокопоставленных людей!), и Тереза попросила его отступиться. Она подвела черту под прошлым, нет – перечеркнула его: так одним движением, крича от боли, вскрывают нарыв, и боль исчезает. Терезе пришлось так поступить, чтобы иметь шанс выжить самой и обеспечить шестилетнему Людвику нормальную жизнь.

Одна коллега Терезы по лицею очень беспокоилась, как бы она не впала в депрессию. Эта женщина прошла через тот же ад: ее мужа арестовали два года назад и ей тоже пришлось развестись и отречься. Он по-прежнему сидел в тюрьме, и она так и не сумела хоть что-нибудь о нем разузнать.

– Ты сойдешь с ума, если будешь все время думать о Павле, – сказала она.

Женщина пригласила Терезу в гости и вложила ей в руки клубок шерсти и спицы. Тереза упиралась – уж очень ей не хотелось походить на мать, не выпускавшую вязания из рук, – но подруга не отставала, и ей пришлось уступить. Сработала мышечная память – пальцы сами вспомнили привычные с детства движения. Всю вторую половину дня они вязали и разговаривали – обо всем и ни о чем, о детях, лицее и трансляции Концерта Чайковского.

Тереза втянулась и теперь вязала все время. Вязала – и не думала о Павле. Она связала свитеры Йозефу и Кристине, Людвику и Хелене. Трудней всего было доставать шерсть, но с этим помог Йозеф, и проблема исчезла. Однажды Тереза увидела в журнале мод фотографию бежевого пуловера в ирландском стиле и связала точно такой же – без описания и выкройки. У нее был настоящий талант.

Именно в те дни на лице Терезы появилась улыбка, странно диссонировавшая с пережитыми страданиями и окружающей обстановкой. Легкая, едва заметная, она молодила Терезу, делала ее похожей на блаженную монашенку.

Декабрь 1952 года выдался дождливым. В воскресенье, на следующий после казни Сланского день, Кристина и Йозеф пригласили Терезу на обед. Некоторое время назад бывшие соседи Терезы перестали ее игнорировать. Всем очень нравился Людвик – «Он такой крупный для своего возраста!» – и находили, что в сером костюмчике и галстуке в полоску этот задумчивый мальчик удивительно напоминает отца, они брали Людвика за подбородок и восклицали: «Ах, как он похож на…» или «Он будет таким же высоким, как…» – и вдруг умолкали, воровато оглядывались и заканчивали: «…как мать». Людвик был счастлив.

За обедом Кристина не проронила ни слова, и Тереза с Йозефом целый час разговаривали о детях, о поздравительных открытках, которые Людвик написал совершенно самостоятельно, об удивительных способностях Мартина, который в два года умел произносить длиннющие фразы. Их немного беспокоила четырехлетняя Хелена: она была очень хрупкой и замкнутой и могла часами играть с куклой или рисовать деревья. Ела девочка как птичка и любила только печенье. Тереза вспомнила, как трудно было накормить Людвика, когда они жили в Болгарии, и…

– У вас что, других тем нет? – прервала их беседу Кристина.