Виктор Авин: Избранное. Том 3: Миграция Души, 1982–2012

Затянутый вздох — укороченный выдох
Приталенный сон и с полями сколь-взгляд
Цветная душа и с оборочкой выбор
На шелковых нервах, изящно измят
Ворот назад и отглажен на водах —
Мода на ряд ноль — двенадцатый рейс
Смейся — паяется подиум с отпуском
Загнутым слева и справа не в жесть…
В сталь и пошел! Билет еще есть.

Когда деревья были большими
Срубы дарились не выше осин
Окна стояли на уровне носа
В дверь помещался один мужчина
В трубу — вылетала — пуля — сына
Для ядер имелось ведро в углу
А в красном углу поставлен дрын.
Сегодня, конечно, все изменилось
Деревья не вечно растут как люди
Деревья не дети, нужны для меток
Роста души. И делать клин.
И делать гроб. И делать крест.
Деревья остались чертой оседлости
И потолком для семейных гнезд…

Вот я пишу. Конечность догоняет
Все что не знал, но только что постиг
Простым движением по белому руки
Оно из будущего стало настоящим
Конечным… ускользает…хоп!
Опять догнал я что-то между строк!
У Музы, она фото проявляет
И миг и ночь и мою руку и меня
Вот — почесал за ухом, теребя
(Не зная что зачешется висок…)
Скрипя колесиком по палубе, взлетая
Чтобы догнать и Вечность посадить
На базу Настоящего, взять в плен!
Заставить говорить пароли, явки…
Исчезло. Догоняют…
Что-то знакомое вдали…
Так лонгольеры — это мы? Зря.
Мы — оциферы, будущего хакеры
Все кто живые до завтрашнего дня
Главное — открыть его успеть…
Пароль взломал. Прошу вас, господа
Еще хотите на день? Сядьте завтра.
В позу Родена.
И вламывай как я.

Пожить им дать. И из мозолистых ветвей
Чтоб листья распустились поскорей
Весной спешу пожать деревьям руки
Согреть с полянами таща поля шуги
С Ладоги гонимые жестоким
Ветром стылым, воли на заливе
Жаждущим как мы у борозды
Стоящие на красном в жутких пробках
Нащупывая дно асфальтных трещин
Нет худа без добра — то мысли вечной
Ходы, чтобы найти чертополоху
Выход к солнцу там где вход на небо
А мы глаза отводим от черты
И глазами пожимаем ветви древу
Жизни. Пешеходы, тормозни!
Зажег зеленый! Пять секунд! С турбонаддувом
Уйти бы первым, да зебра впереди
И я остался пожимать со сна плечами
Стою и ветренно педалью нагреваю
Под деревом шампанское со льдом.

Я. Задумка. Пластилин. Все уложено в коробку.
Вылезаю из под крышки, начинаю заготовки.
Шарик, ленточка, веревка, змейка-тропка,
окантовка
Черным цветом в поле сочном — зеленеющий оазис:
Маки, желтые тюльпаны, ели, пихты и бананы,
Можжевельник, кактус, пальмы, по краям солончаки.
В центре поля, на картонке, на холме стоит коза.
Родная!!! Падает. — Перевесила береза.
Убираем полствола,
добавляем одуванчик (кривовато),
Под березой — деда в шапке,
под холмом — солдаты в касках.
Проволо’ка в три ряда. Танки, речка, а вода
В ней холодна-а-я-я! И такая синяя-синяя.
А на линии огня Ванька спит? — Да не похоже!
Надо голову ему уронить на телогрейку.
Ага. Вот так рожа! Над ним солнце. Жарко.
На горизонте избенка, банька, жинка
Достает из погреба криньку.
За плетнем Матвейка — внук бегущий.
У него глаза навыкате. Что-то дедушке кричит.
Включаем звук: «Нам письмо из Во-ло-гды-ы-ы!»…
Ай да мир из пластилина!
…Чудны дела твои, Господи, в палестине.

звени звени моя бандура
волынь, тяни за хворью шкворень
плети подсолнухи за дворик
нажмыхай в маслянные тучи
прощальный всполох бабья лета!
окучий неба черни кистью
засохшей как власы, а в руки
возьми по крошевной скорлупе
и в черны дыры зиму всучи.
дави дави звезды зернище
могучим перстом Богу в храпень!
за околотной пусть забражит
в парную земь снегую душу
и сгрезит в оке длинный клитэр
у переносицы гармошной
застынет слезью шаром покоть
с необерлоченной морщиной.
а ты уткнись в призыв хрященый!
а ты уткнись в рукав лапотный!
скреби ногтем по днищу вещщей
и над речной творожной бродью
пусть нависают красны гроздья
с болезной дрожью чахлых листьев.
сугрей окоп хайлом надышным
супонь сапог, фуфай яичник,
звени звени моя бандура! Чу!?
— Весна блудунья, «пограничник»!