Теннесси Уильямс - Желание и чернокожий массажист. Пьесы и рассказы

Ж а к. Я сказал тебе все, что знаю.

Маргарита. Не сказал ничего, а это значит — никакой надежды.

Жак. Нет, этого я не говорил. Это — неправда.

(Гутмэн выносит белого какаду и показывает его леди Маллигэн.)

Гутмэн (его слышно сквозь гул). Ее зовут Аврора.

Лорд Маллигэн. Почему вы ее так назвали?

Гутмэн. Потому что она кричит на заре.

Леди Маллигэн. Только на заре?

Гутмэн. Да, только на заре.

(Голоса и смех смолкают.)

Маргарита. Ты давно был в бюро путешествий?

Жак. Утром. Совершил свой обычный круг: зашел к «Куку», потом в «Америкэн Экспресс», в «Вагон Юниверсал-бис» — и везде одно и то же. Отсюда никаких рейсов до особого распоряжения свыше.

Маргарита. Как, совсем никаких?

Ж а к. О, ходят слухи о самолете под названием «Fugitivo», но…

Маргарита. Как-как?

Жак. «Беглец». Но он вне расписания.

Маргарита. И когда? Когда же он летает?

Ж а к. Я сказал, вне расписания. Это значит, он прилетает и улетает, как ему вздумается.

Маргарита. Зачем мне это словарное объяснение? Я хочу знать, как на него сесть. Ты пробовал кого-нибудь подкупить? Предлагал деньги? Нет, конечно, не предлагал! И знаю почему. Да потому, что не хочешь отсюда уезжать. Думаешь, что ты — смелый, как старый ястреб. Но в действительности — в реальной, а не каминореальной — тебя путает Терра Инкогнита за этими стенами.

Жак. Попала в самую точку. Я действительно боюсь неизвестности и за этими стенами, и в них тоже. Боюсь любого места, где буду без тебя. Единственная страна, знакомая или незнакомая, где я могу дышать, — это страна, в которой мы вместе, как вот сейчас за этим столиком. А позднее, чуть позднее, мы станем даже ближе — будем единственными обитателями маленького мира, чьи пределы ограничены светом лампы под розовым абажуром, — в сладкой и так хорошо знакомой стране — твоей прохладной постели!

Маргарита. Довольствоваться любовными утехами?

Ж а к. А разве находить утешение в любви — это мало?

Маргарита. Птицам в клетке вдвоем, конечно, неплохо, но улететь-то они все равно мечтают.

Ж а к. А я бы остался. Остался здесь с тобой и стал бы любить и защищать тебя до тех пор, пока не придет время, и мы честным путем покинем этот мир.

Маргарита. «Честным путем покинем этот мир»! Твой словарь почти так же устарел, как этот капюшон и трость. Как можно выбраться из этого мира с честью? Ведь здесь все лучшее, порядочное в нас постепенно умирает… подступает такое отчаяние, которое переходит в самую крайнюю и беспросветную безнадежность!..Зачем сюда поставили эти ширмы?

(Она вскакивает и опрокидывает одну из них.)

Леди Маллигэн. Теперь вы видите? Не понимаю, почему вы разрешили этим людям здесь сидеть.

Г у т м э н. Потому что они, так же как и вы, мне заплатили.

Леди Маллигэн. Чем это они вам заплатили?

Г у т м э н. Отчаянием!..Правда, чтобы жить здесь, — требуются наличные! (Показывает на «Свете Марес».) А там (показывает на квартал бедноты) — наличные не нужны «Камино Реаль», блок восьмой!

Слышны громкое завывание ветра пустыни и крик цыганки, сопровождаемый драматическим музыкальным аккордом.

Вход в отель тонет в мерцающем алмазно-голубом сиянии. Горбун, согнувшись и гримасничая, трясет бубном с колокольчиками — ожидается появление нового легендарного персонажа. В дверях отеля — готовый к отъезду лорд Байрон Гутмэн поднимает руку — все умолкают.

Г у т м э н. Так вы нас покидаете, лорд Байрон?

Байрон. Да, я вас покидаю, мистер Гутмэн.

Г у т м э н. У нас люди все время то приезжают, то уезжают. К сожалению, здесь не задерживаются. Но, по-моему, вы чем-то обеспокоены?

Б а й р о н. От здешней роскоши я как-то размяк. Вот и вечное перо сломалось — придется писать гусиным.

Гутмэн. Что ж, наверное, это правда. И что вы намерены делать?

Байрон. Бежать!

Г у т м э н. От себя?

Б а й р о н. От себя, каким я стал, к себе, каким был!

Г у т м э н. О, значит, предстоит самый длинный путь, какой только может проделать человек. По-моему, вы плывете в Афины. Там сейчас опять война, и, как и все войны, которые велись от начала мира, ее называют борьбой… за что?

Б а й р о н. За свободу! Вам, может, и смешно, а для меня это кое-что еще значит!

Гутмэн. Конечно, значит. И я вовсе не смеюсь — я сияю от восхищения.

Байрон. Яитак позволил себе слишком много развлечений.

Гутмэн. Да, конечно.

Байрон. Но я никогда не забывал того, что однажды потрясло меня и чему я старался быть верным…