Теннесси Уильямс - Желание и чернокожий массажист. Пьесы и рассказы

Берроуз. Странная штука — этот Французский квартал.

Уильямс. Угу. В первый раз я приехал туда в 39-м и с тех пор видел там всякое, но ни за какие коврижки с ним не расстанусь (так поступает и Писатель из «Вьё Карре»). И даже не знаю почему… Помню, жил я рядом с кларнетистом, тогда еще совсем без денег. И приходилось ловить голубей, чтобы существовать. Но это уже другая пьеса.

Берроуз. А как насчет образа хозяйки?

Уильямс. Такая она и была, только не миссис Уайр, но такая точно. И она действительно лила кипяток в щель на крыше прямо на фотографа. По-моему, он был тогда довольно известен, его звали Кларенс Лафлин. Он устраивал грандиозные бардаки, и ей это не нравилось, — может, потому что не звал ее.

Берроуз, Но в пьесе она действительно великолепна — Силвия Сидни.

Уильямс. Да, она великолепна. Думаю, это одна из наших лучших актрис.» (Книга «Беседы с Теннесси Уильямсом».)

…Синтия Рэтклифф, стройная, изящная блондинка с распущенными волосами, в декольтированном бледно-розовом макси-платье с оборками, кажется, не слишком удивлена пришельцу из далекой страны. «Нет, из России гостей у меня еще не было. Но, во-первых, визитеров стало так много, что организовали специальный тур — «Прогулки с Теннесси Уильямсом по Новому Орлеану». А во-вторых, знаете, кто был его любимый драматург? Правильно, Антон Чехов, он его очень ценил, — так почему бы русским не оценить Уильямса?» Но когда Синтия узнает о том, что только в одной Москве поставлено одиннадцать уильямсовских пьес, удивления своего уже не скрывает: «И" Вьё Карре» тоже? Ну и как, как у них получилось?» Услышав в ответ, что создателям спектакля было, конечно, трудно ощутить истинную атмосферу Французского квартала — удивительно живую и непринужденную, — Синтия понимающе кивает: «Разумеется, ведь в России наверное все по-другому, но какой к нему интерес! А у нас в Нью-Йорке осталась только одна «Кошка» (имеется в виду с успехом идущая на Бродвее драма «Кошка на раскаленной крыше» с Кэтлин Тернер в главной роли). Памятник Уильямсу в Новом Орлеане? Ну что вы! Вот если б он был знаменитым футболистом или генералом, тогда другое дело. А так… Даже отпевание в соборе Людовика Святого местные власти запретили. Город-то в основном католический, официальная мораль весьма строгая — да-да, не улыбайтесь. Вот и решили, что нечего отпевать человека, предпочитавшего однополую любовь. Но мы протестовали, и через шесть недель служба все же состоялась — и какая! В соборе было полно народу, пела наша звезда Силвия Майлз — мертвая тишина. Словом, достойно его памяти…

Да, разумеется, мы с ним познакомились. Только позднее, в середине семидесятых. К этому времени у него здесь был дом — на Дюмейн-стрит, там надо обязательно побывать… Мы с подругой узнали, что он приехал и будет вечером обедать — в кафе «У Марты». Я сидела спиной к двери и не видела, как он вошел, только голос услышала. Это был, конечно же, его, его голос! Стареющий южанин с изысканными манерами — теперь таких не встретишь! Этот голос сказал официанту: «Добавьте, пожалуйста, еще зелени». Я на него взглянула — он улыбнулся в ответ, а ведь в зале было полно народу. Будто некая связь между нами возникла. И в самом деле — вдруг к нашему столику подходит официант и говорит: «Мистер Уильямс хотел бы узнать, какое вино заказать для леди». Ну а после того, как принесли бутылку, я решила, что должна ему ответить тем же. Но Теннесси отказался: «О, нет, мой доктор прописал мне полное воздержание». «Мистер Уильямс, — сказала я, — я много раз вас здесь встречала и, знаете, считаю себя героиней одной из ваших пьес». «Какой именно?» «Героиней «Трамвая «Желание»». Моя мечта — сыграть Бланш». «Что-о-ож, — ответил он, — воще-то, у Бланш длинные волосы, но с дру-у-гой стороны…»

Последняя наша встреча была в январе 1983 ^года, перед той самой его роковой поездкой в Нью-Йорк. Стоял промозглый зимний день. Иду я по Дюмейн-стрит и вдруг встречаю его — он ведет каких-то гостей к себе во дворик. Такой постаревший, осунувшийся, в черной греческой морской фуражке. Мы встретились взглядами, он остановился, улыбнулся и помахал мне рукой».

Погасив сигарету, Синтия показывает отпечатанную на ротапринте собственную книгу: «По следам поэта. Теннесси Уильямс гуляет по Французскому кварталу Нового Орлеана» с многочисленными фотографиями Пэта О’Дэлла и Джона Бертона. Заметив мое недоумение, писательница с грустью поясняет: «Да, она все еще в таком виде. А знаете, что сказал один издатель: «Все это хорошо, но почему вы посвятили ее только одному писателю? Ведь здесь писали и другие". У меня отнялся язык, но я ему все же ответила: «Да это же писатель класса Шекспира!» Вот так…