Юрий Герт - Солнце и кошка

Она вышла, принесла таблетку аспирина, воду—запить. И среди ночи, когда он уже в самом деле спал, несколько раз приходила к нему в комнату. Ей кое-как, удалось его раздеть, сонного—Андрей так и не проснулся,—расстелить простыню, подложить подушку под голову. Она прикрыла, завернула в одеяло его длинные, свисающие с кушетки ноги, и потом все следила, чтобы одеяло не сползало на пол.

Ни к таблетке, ни к стакану с водой он так и не притронулся.

«Что с ним?..— думала Лиля.— Он о чем-то догадывается, подозревает? »

На другой день она была у Виталия. Встреча была короткая, бурная. Она пыталась объяснить причину своей нервозности, скверного настроения, он не понимал, злился, они поссорились, потом помирились... «Неужели ты не можешь полчаса побыть просто со мной?..— раздраженно сказал он— Ты не со мной, не здесь,..»

Она вернулась домой поздно вечером, предварительно позвонив, чтобы ее не ждали, обедали, она задержится у портнихи. Она не лгала. В тот день ей была назначена примерка, с платьем не ладилось, портниха капризничала, обвиняя во всем то неудачный материал, то сложный, придуманный Лилей фасон — она всегда сама сочиняла фасоны своих платьев — обе замучились и в конце-концов чуть не рассорились. Но, как бы там ни было, даже такой оттяжке она была рада, ей не хотелось возвращаться к себе, на душе было тревожно, муторно... Подъезжая к дому в почти пустом, торопящемся в парк троллейбусе, она лишь на одно надеялась — что Андрей уже спит.

И правда, он спал уже, но, войдя в гостиную, она увидела маленький, как бы дожидающийся ее, букетик нарциссов... Андрей! Она сразу подумала о нем, не об Огородникове, и осторожно, смиряя внезапный порыв облегчения и радости, приоткрыла дверь в его комнату.

Он свернулся калачиком, как в детстве, лицом к стене, положив ладонь под голову, на жесткий, обтянутый кожей валик. Возле кушетки, на полу, валялся рисунок, судя по краске — совсем свежий. Она подняла его, и ей показалось, что где-то она уже видела этот бледно-голубой размыв неба, как бы в истоме полуденного зноя, и под ним — золотисто-зеленое, белое поле ромашек... Видела — только где?.. Когда?..

Он будет художником, подумала она, будет, будет!..

Она присела на стул, разглядывая рисунок. Электрический свет съедал краски, но все равно — на нее повеяло такой чистотой, свежестью, таким привольем... И эти крупно нарисованные на переднем плане ромашки, смешные, лохматые, доверчиво распахнувшие свои лепестки...

Ей отчего-то сделалось вдруг тоскливо, страшно, она сидела и плакала. Проснулся Андрей, посмотрел на нее мутными, сонными глазами, прижался к ней, когда она подошла, и снова уснул.

Огородников, как обычно, работал у себя в кабинете за полночь. Когда он вошел в спальню и лег, заставив под своим большим телом тяжко застонать пружины матраца, Лиля не спала, только не подавала вида. Сейчас, как и все последнее время, она испытывала такое чувство, как если бы от нее скверно пахло и она с минуты на минуту ждала, что другие тоже что-то почуют и поспешат брезгливо отодвинуться, отойти подальше. Обманутый муж посапывал рядом, дыша ей в затылок. За стенкой спал Андрей. Какой была бы она в их глазах, узнай они обо всем?.. В чем было ее оправдание?.. Не говоря уже об Андрее, она по-своему любила и Огородникова, спокойной, уверенной, безмятежной любовью. В ней не было радости, восторга, самозабвения — в этой любви, она горела ровно и достаточно ярко, как лампочка в передней... В сущности, Лиля давно уже ждала и перестала ждать чего-то иного в своей жизни, но в глубине души еще на что-то надеялась — смутно, тайком от себя. На что же?..

Как-то ее увидела вместе с Виталием одна знакомая, и по тому, как она тотчас отвела глаза, как торопливо прошла мимо, Лиля поняла, что та все заметила, засекла. Несколько дней она страдала от сомнений, уверяла себя, что ей только почудилась, а на самом деле подруга могла ведь и не заметить, а заметив, не придать значения... В конце-концов Лиля сама устроила так, что они встретились. Та сказала, глядя на Лилю заговорщицей:

— А он интересный... Кто он?..

И когда Лиля, поняв, что должна играть в открытую, ответила, завистливо вздохнула:

— Счастливая... И муж у тебя хороший, и этот... Мальчик для радости... Ты даже помолодела на сто лет. А мне говорили: «Лилька, Лилька...» Ну вот и Лилька. Да и верно: чего теряться? Годы-то идут. Ты еще ничего, хоть куда, а на меня и смотреть скоро никто не захочет.. Правда, я тебе сейчас такое выдам — ахнешь!..

И она не меньше часа, прогуливаясь с Лилей под руку, рассказывала о своих последних приключениях, многословно, не скупясь на подробности — Лиля не ахала, ей было противно. Не то, о чем рассказывала ей давнишняя подруга, а то, что та жаждала услышать и от Лили такую же историю.