Джин П. Сэссон - Мольба Мариам

— Твоя сестра спит, — попыталась утихомирить ее мама.

— Нет, не спит. Она умерла, — со смехом ответила Надия.

Обезумевшая от страха мама бросилась в спальню и обнаружила, что Надия завалила меня подушками и одеялами. Когда она сбросила их на пол, я уже задыхалась. С тех пор мама не спускала с меня глаз, пока я не выросла.

К счастью, к тому времени, когда я научилась ходить, Надия стала моей защитницей. Но когда я достигла подросткового возраста, ее ревность снова подавила сестринскую любовь. Она стала очень требовательной и строгой, и, если я сердила ее, она без зазрения совести могла исцарапать мне лицо или ударить меня. Надия продолжала проявлять агрессивность, пока ей не исполнилось восемнадцать лет. Потом в течение нескольких лет мы стали очень близки, прежде чем наши отношения испортились окончательно уже в зрелом возрасте.

Наша семейная жизнь не была простой.

Я часто размышляла, сожалели ли мои родители о рождении второй дочери. Я была таким упрямым ребенком, что в нашем доме царил настоящий беспорядок. Мое упрямство проявилось еще в раннем детстве. По каким-то причинам я отказывалась от молока и сока, если их предлагали мне не в детской стеклянной бутылочке. И ничего нельзя было поделать. Моя мама рассказывала, что я зажимала губы, морщила лоб и застывала, отражая все попытки накормить меня, если к стеклянной бутылочке не крепилась соска. Доведенные до отчаяния мама, бабушка и няня Мума прибегали ко всевозможным уловкам, но я делала вид, что готова умереть от голода, так что в результате им приходилось капитулировать.

Когда я достигла годовалого возраста, ситуация еще больше ухудшилась. Сделав последний глоток молока или сока, я отклонялась, чтобы бросить рожок в стену, об которую тот разбивался вдребезги. Казалось, я получала огромное удовольствие от звука бьющегося стекла, в то время как моя сестра и мама кричали, а бедная няня Мума бросалась собирать осколки с пола. Меня не могли остановить ни укоры, ни шлепки. От полной безысходности мама намазала соску красным перцем, а затем с изумлением взирала на то, как я, покраснев от жгучего перца, продолжаю пить молоко из бутылочки.

Потом цены на стеклянные детские бутылочки возросли. Они ввозились в Афганистан, и мама тратила немало семейных денег на этот дорогостоящий товар. Наконец в происходящее вмешалась одна из шести маминых сестер. Она пришла к нам и с серьезным видом протянула мне рожок.

— Мариам, это последняя стеклянная бутылочка во всем Афганистане. Эмир издал указ, по которому детям отныне запрещено пить из стеклянных бутылочек, так что если ты разобьешь ее, то больше у тебя их не будет, — сказала она.

Вся семья собралась, чтобы посмотреть на мою реакцию. Все афганцы повиновались эмиру, даже маленькие дети. Неразрешимая проблема в итоге должна была закончиться. Я схватила бутылочку, выпила молоко до последней капли, самодовольно посмотрела на зрителей и разбила бутылочку об огромный каменный камин, после чего удалилась со счастливым видом.

Меня удивило то, что родители не наказали меня. И каким-то образом им удавалось обеспечивать меня стеклянными бутылочками вплоть до того счастливого дня, когда я утратила в них надобность.

У меня была еще одна отвратительная привычка. В Афганистане все члены семьи собираются на ужин на полу в гостиной. Эти несколько часов занимают особое место в жизни афганской семьи. Пол покрывается огромной чистой скатертью, вокруг раскладываются подушки. Еда выставляется на скатерть слугой, и все берут ее правой рукой, как это принято в нашей культуре. Когда все заканчивали есть, тот же слуга появлялся с кувшином воды, тазом, мылом и запасом перекинутых через руку чистых полотенец, чтобы все могли вымыть и вытереть руки. Слуга обходил всех по кругу, начиная со старшего в семье и заканчивая мной, младшей.

Это мытье рук занимало совсем немного времени, но я всегда получала огромное удовольствие, удлиняя эту церемонию и таким образом задерживая родных и гостей, ибо никто не мог покинуть семейный круг, пока все не закончат мыться. Я утверждала, что мои руки еще грязные или что мыло не годится. И моя несчастная семья с нетерпением дожидалась, пока слуга метался туда и обратно, наполняя кувшин или выливая воду из таза.

Конец моим выходкам был положен, когда папа взял нас на семейный прием в дом Шер-хана. Хотя мои родители больше не жили в галахе, находившемся за Кабулом, мой отец не утерял полностью связи со своим старшим братом. Наша маленькая семья по-прежнему ездила туда в дни общесемейных праздников. Помню, тогда было устроено огромное пиршество. После трапезы я по привычке взялась за старое — начала усердно мыть руки. А родные, как обычно, ожидали окончания ритуала. Но семья моего отца оказалась не такой терпеливой, и его родственники устремили на меня недовольные взгляды. Тетки и двоюродные сестры принялись вздыхать и вопросительно кряхтеть.