С соседнего, сторимейкерского столика доносились обрывки разговора, смешанные с пасторальным ароматом зелени и духами чернобородого мужчины:
«Как будут развиваться события… не знаю… птица бежит… гонится… Крошка Сбрен его любила…».
Барашки, до сих пор пребывавшие в отдалении, вдруг поплыли по воздуху на Шейлин столик, словно пушинки обдутого одуванчика.
Девочка-сторимейкер улыбалась. На шее у нее покачивалась на цепочке золотая монета с изображением кленового листа, Шейла засмотрелась на это сияющее колыхание и в какой-то момент встретилась взглядом с черными глазами девочки.
— Вас к телефону, — сообщил самоходный телефонный аппарат, запустив обе руки к себе во чрево и вынимая оттуда красную трубку на шнуре, словно собственные внутренности.
— Алло. Это Шейла.
«Это я».
Говорил мальчик-волк, и голос у него был какой-то придушенный.
— Я на работе! — ответила Шейла, тоже приглушенно, но весьма резко.
«…Прости. Помоги мне!».
— А что такое?
«Птица плюется огнем…».
Кафе «Дракон» неожиданно вздрогнуло от крика бородатого мужчины.
Раскидывая в стороны белых барашков, вбежала «птица» на невероятно огромных ногах. В полном соответствии с законами перспективы, она росла и росла в размерах.
Шла погоня. За мальчиком-волком в черной шкуре.
Вмешательство сторимейкера — ей, видимо, хотелось сделать это зрелище более впечатляющим — привело к тому, что ноги у «птицы» раздулись вдвое против натуральной величины.
Да и происходило все это уже не на фоне интерьера кафе, а на просторе площади, где шел всеяпонский фестиваль танцев «о-бон».
«Птица» гналась за мальчиком-волком, а ее в свою очередь преследовала девочка-кошка.
Все трое метались по площади, разрывая стройные круги танцовщиц. Те в ужасе разбегались, не переставая помахивать веерами. Похоже было, однако, что разбегание это доставляет им удовольствие: жители Токио испокон веков были большими любителями спасаться от разных чудовищ. Или, скорее, ОНА относилась к числу поклонников фантастического кино.
Изображая разбегающихся от ужаса, люди спрашивали себя: а кого, собственно, пародирует эта птица? Кого из персонажей старых фильмов? Какого-нибудь Роуд-Раннера?
«Птица» завыла, как сирена:
— ЗНАЕШЬ ЛИ ТЫ, ЧТО ТЕБЯ ЛЮБЯТ?
Может, она просто сумасшедшая? — подумали люди. То есть, ясное дело, не она (не «птица»), а ОНА.
— Больно нужно! — задиристо бросил в ответ мальчик-волк.
— Скажите, счастье какое! — в тон ему крикнула девочка-кошка Шейла. — ОНА, видите ли, сыночком его вообразила!
— Мы уж как-нибудь обойдемся!
— А то, может, пойти в любимые детки?
— Еще чего!
«Птица» прицельно пальнула огнем в хвост мальчику-волку. И попыталась раздавить его своими распухшими ножищами.
Мальчик-волк подпрыгнул что было сил. Одно дело — любить, другое — убить.
— Ты же знаешь, в сериале ОНА потеряла ребенка, — рассудительно сказала Шейла. — Вот и тоскует.
Это прозвучало убедительно, но как-то не тянет к матери, которая плюется огнем, стреляет лазером, летает на реактивной струе и имеет такие великанские ножищи.
Три стремительные фигуры завершили свое скольжение по украшенной японским государственным флагом площади для танцев и исчезли из виду. Теперь они находились в зоне жидкокристаллических телевизионных экранов. Эти экраны трехсантиметровой толщины покрывали все тротуары наподобие черепицы.
— Милый, постой! — разнесся из мириадов динамиков голос Крошки Сбрен.
— Поздно. У меня уже другая, — ответил Братец Врэгги и отвернулся.
Шейла начала задыхаться. Кошки все-таки не волки, они же не стайеры. Их дело развивать большие скорости, прыгать на добычу и одним ударом валить ее наземь.
Шейла увидела, что в руке у мальчика-волка пистолет, и вскрикнула:
— Стреля-ай!
Дыхания не хватало.
— Толку-то, — усомнился тот. — Это же машина, ее разве застрелишь.
— Стреляй, говорят тебе! — настаивала она, задыхаясь. — В черную точку на клюве! На клюве! Давай же…
Мальчик-волк, набрав побольше скорости, обернулся назад и выставил руку с фарфоровым пистолетом. Громыхнул выстрел, взвизгнула пуля.
«Птица» разинула клюв наподобие тюльпана.
— Попал! — крикнула девочка-кошка.
В то же мгновение «птица» начала одну за другой отрыгивать кур, принесенных в жертву днем. Как ни странно, в некоторых отношениях она была устроена совсем как настоящая курица. Если цыплята стучат маме-куре по клюву, то она отрыгивает и дает им корм.
Читать дальше