Надя рассказала Марине, что Инна изводит себя, потому что нет писем от мужа. Ей было всего тридцать пять, а выглядела она лет на десять старше. Ее муж Изик был на пять лет моложе. Как и все молодые мужчины в Биробиджане, он ушел на фронт в самом начале войны. В первые месяцы он писал Инне чуть ли не каждую неделю. Воевал в предгорьях Кавказа — защищал каспийский нефтяной район. А с прошлой осени Инна перестала получать письма, от чего была в отчаянии и тревоге, просто теряла голову. Она каждую неделю ходила в военкомат и просила перевести Изика в часть, стоявшую под Биробиджаном, на границе с Маньчжурией. Никто, разумеется, ничего не предпринимал. В военкомате ей даже пригрозили арестом, то же сделала и Зощенко. Но беспокойство было сильнее ее, и снова, не дождавшись письма, Инна шла к военкому.
Буся уже знала то, чего так боялась узнать подруга. В самом начале осады Сталинграда за один месяц были убиты ее муж и двое сыновей. Буся тоже решила умереть. Она работала в пекарне на Октябрьской улице. Ей едва успели помешать броситься в горящую печь: она даже опалила волосы. Соседки потом дежурили около нее днем и ночью. Буся дралась, обзывала их и даже попыталась поджечь дом, чтобы сбежать… Потом волосы отросли, еще более кудрявые, чем прежде, но белые как снег. Однажды она снова встала к печи, и жизнь продолжилась. История Бэллы напоминала миллионы историй других советских граждан. Сразу после создания Еврейской автономной области она покинула украинский Бердичев вместе с мужем Моисеем Певзнером, который там учительствовал. По приезде он участвовал в организации еврейской школы. Потом он довольно быстро стал ответственным работником исполкома области, был избран в областной совет. А потом начались чистки 36-го — 38-го годов, и Биробиджан пострадал не меньше других городов, а может, больше. Моисея арестовали вместе со всеми работниками исполкома. Он был осужден — стал врагом народа. Многие тогда были расстреляны, а сам Моисей затерялся где-то среди живых скелетов ГУЛАГа. С риском для себя Бэлла пыталась узнать, в каком лагере он находится. Не получилось: никто не знал. Так прошло шесть лет. Она не поверила, что мужа нет в живых, и осталась в Биробиджане: если Моисей вернется, он найдет ее здесь. Однако, опасаясь за детей, она отправила их к родственникам в Бердичев. Это было трагическое решение. Фашисты заняли Украину — что могло статься с евреями в Бердичеве?
— Мариночка, пожалуйста, не говори с ними об этом, — умоляла Надя. — Они этого не хотят. Делай вид, что ты не знаешь. Мы никогда не разговариваем об этом. Вообще никогда. Никто этого не хочет. И Матвей тоже. И не говори ему, что я тебе сказала. Он разозлится.
Они сидели, прижавшись друг к другу, на Марининой кровати. Давно наступила ночь. Надя принесла керосиновую лампу и медовые пряники, к которым они сначала даже не притронулись. Несмотря на тяжелый разговор, это были трогательные минуты. С самого приезда в Биробиджан Надя приняла ее как неожиданно, чудесным образом появившуюся старшую сестру. Марина не могла скрыть своего волнения. Она никогда не испытывала сестринских чувств. Несмотря на все, что она видела, что прожила, будучи подростком, двадцатилетняя Надя была на зависть красива и свежа. Она сохранила в неприкосновенности чистоту и мечтательность, которые и составляют подлинное могущество молодой женщины. А вот мечтательность и невинность Марины рассыпались в прах тогда, одиннадцать лет назад, на неудобной кремлевской койке. Она горько вздохнула, внезапно заново пережив, будто ожог, тот позор, что привел ее сюда. Как и все женщины в их доме, она молча хранила свою историю, и только молчание позволяло ей как-то жить с погребенной в душе катастрофой. По сравнению с Надиными откровениями Маринина драма была еще не самой ужасной.
Надя неверно истолковала ее молчание:
— Мариночка, не стоило мне все это тебе рассказывать. В нашей жизни нет ничего ужасного. Тебе с нами будет хорошо. Вот увидишь, весной здесь чудесно будет… Мошки столько, что только успевай чесаться!
Они снова рассмеялись и наконец принялись за пряники. Марина поинтересовалась, есть ли у Нади любимый мужчина.
— Любимый? Да где его взять-то? Здесь мужиков вообще нет. Я имею в виду молодых. Или надо ждать, когда кончится война, или делать как Гита.
— А что она делает?
— Она ходит к гоям. Их больше, чем нас. Они не все ушли на фронт. И им еврейки нравятся. Но я бы не смогла.
— Почему бы нет, если парень тебе подходит?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу