Александр Ольбик - Ящик Пандоры

И снова, откуда-то из-за забора, из темных кустов послышались стенания и женские вскрики… Ну да, еще один полночный оргазм, и еще один катаклизм в виде погибели миллионов несбывшихся человеков… Создавалось впечатление, что вся улица, весь город, весь мир только тем и занимается, что примеряет вал к отверстию с последующей погребальной процессией, при которой будут похоронены маленькие беспомощные спермики, у которых такая симпатичная округлая головка и такой дивный хвостик… И Дарий, подчиняясь всеобщему падению, тоже ощутил непреодолимое влечение… Не отпуская плечи Пандоры, он увлек ее за собой, под шатер раскидистого куста сирени и стал судорожно искать вход в ее юбке-распашонке… Женщина не сопротивлялась. Не выпуская из рук сумку и туфли, она размягчилась и позволила Дарию завершить начавшийся еще днем Акт самоотдачи… Все произошло быстро, упоительно, на остатках еще бродивших от игры гормонов…

Когда они вошли в свой двор, в глаза бросилась лежащая на лавочке человеческая сущность. Приглядевшись, Дарий узнал Медею. Она спала на подложенном под голову локте, одна нога, свесившаяся со скамейки, была босая, на второй, держась на одних пальцах, висела босоножка…

Пандора хотела Медею разбудить, но Дарий потянул ее за собой в безмолвно спящий дом.

– Оставь, возможно, ей лучше, чем нам…

Ночь – не приведи Господь. Проигрыш навеял страшные сны: приснилась давно умершая мать, которая во сне приказала ему нагнуться и, когда он подчинился, уселась ему на плечи и стала что-то делать с его волосами. Затем видел себя плывущим по мутной реке, напротив вокзала Майори, и как будто вместо самой станции остался один обрыв, до которого он старался добраться. Он устал и потому перевернулся на спину и, все время оглядываясь на берег, боясь не дотянуть, изо всех сил загребал воду руками. Он пытался нащупать ногами дно и, когда это случилось, почувствовал, насколько оно илисто и вязко. Однако появилась уверенность, что все же до берега доплывет… Проснулся в четыре тридцать пять и, стараясь не потревожить Пандору, поднялся с постели и отправился на кухню, чтобы попить воды. «Жизнь, как ил… того и смотри засосет…»

Возвращаясь в комнату, он услышал затяжной стон, переходящий в зловещий и, как Дарий для себя давно определил, потусторонний скулеж. Эти звуки исходили из каких-то глубинных закоулков души Пандоры, что пугало и вызывало жалость. Иногда он ее будил, и когда она приходила в себя, то долго не могла понять, где она и что с ней происходит. Будить ее не стал, лишь, залезая под одеяло, осторожно потревожил ее, после чего Пандора перевернулась на спину и затихла.

Он долго лежал с надетыми наушниками, из которых неслись ретро-прощальные романсы вперемешку с блюзами Эллы Фицджеральд, смотрел в прореху штор, в заоконную полумглу, блуждая в обрывочной сумятице мыслей. Он попытался наметить на завтра план добывания денег, но в голову ничего путного не приходило, и он заснул в большой неопределенности и проспал уход Пандоры на работу.

Наступивший день снова был лучезарен и все сущее покрывал энергией и светоносным голубым флером.

На столе он нашел записку, оставленную Пандорой: «Одолжи у Легионера денег, купи молока, тостерного хлеба и попытайся что-нибудь продать…» Приказ без подписи, но подлежащий непременному исполнению. Легионер – это вовсе не легионер, а бывший ссыльный, которого ребенком вместе с родителями советская власть отправила в 1940 году в Сибирь. С женой Лаурой он живет на втором этаже, получает обычную пенсию, однако, как потерпевший от политического режима, имеет от государства кое-какие поблажки – бесплатный проезд в общественном транспорте и скидку в счетах за коммунальные услуги. Айвар (так звали Легионера) как человеческий тип был невыразителен, чаще всего небрит, с седыми, плохо причесанными патлами, и все это усугублялось тяжелым похмельем. Однако в доме никто его не видел пьяным, это был тихий искоренитель алкоголя и, по-видимому, страдающий, если верить сплетням, еще одной манией – педофилией. Когда Лаура уезжала на работу, к нему поднимались нимфетки из соседних переулков, и Дарий часто слышал несшиеся с потолка смех, топот полудетских ног, тяжелые шаги хозяина дома и его глухой, маловыразительный глас… Потом стучали двери, лестница наполнялась звуками рассыпавшегося гороха и все наверху затихало. Медея в таких случаях многозначительно, одними бровями, указывала на окна Айвара и разводила руками… Однако Дарий в это не верил, он знал другие типы мужиков, которые были стопроцентными педофилами… Какой дурацкий век: как что – голубой, педерал, как что – педофил, некрофил, зоофил или тот, кто играется с собственными какашками…