Александр Ольбик - Ящик Пандоры

– Видимо, тетка неплохо сняла, – сказал Дарий и слез с высокого стула. В пояснице ломило, в голове тоже что-то всколыхнулось, и он едва не упал, ибо сознание на секунду само собой отключилось. Проклятый остеохондроз.

Пандора шла впереди с опущенными плечами. Дарий остановился и попытался провентилировать легкие, но чем глубже он вдыхал ночной воздух, тем большее чувствовал головокружение. Он даже присел на траву, а затем, откинувшись на спину, уставился в темно-синюю даль неба. Сквозь ветви каштана хорошо были видны все Млечные и Замлечные Пути мироздания, и, видимо, глубина небес потихоньку стала насыщать его тело свежими антиоксидантами, выветривая из души горечь поражения. На его лицо легла тень Пандоры.

– Тебе плохо? – спросила она, и он не почувствовал в ее словах сострадания. – Надо было раньше поднимать ставку, ты никогда меня не слушаешь…

– Давай не будем…

Он взглянул на часы и с трудом осознал, что в игорном салоне они просидели четыре с лишним часа и что до дому придется добираться пешком. Во-первых, потому, что весь общественный транспорт уже спит в гараже, а во-вторых, в кошельке не осталась ни сантима.

Домой они пошли по улице с красивым названием Эдинбург. Когда-то она называлась улицей Кара (военной), но после песенной революции ей вернули прежнее «буржуазное» название. Справа тянулась железная дорога, слева на всю ее двухкилометровую длину застыли заборы, за которыми раньше располагались пионерлагеря, пансионаты и санатории, а теперь – вновь возведенные роскошные виллы нуворишей и заброшенные хибары, принадлежащие муниципалитету. На некоторых из них висели броские объявления о продаже. Забытые дворы темнели отчужденными провалами, что, однако, не лишало их таинственного своеобразия, тем более вся улица источала жасминовые и липовые ароматы.

В тишине раздавалась дробь Пандориных каблуков да неплотный стрекот цикад, так отличавшийся по тональности от песнопений цикад Крыма или Кавказа…

– Куда ты разогналась? – спросил он Пандору и прибавил шагу.

– А что тащиться, ты целый день отдыхал, а я работала, – она сняла туфли и пошла по краю дороги босая. И стала значительно ниже ростом и как будто обездоленнее, чем вызвала у Дария чувство жалости. Он догнал ее и обнял за плечи.

– Забудь, завтра верну деньги.

– Надеешься отыграться? – в голосе насмешливость, раздражение.

– Схожу в отель, может, что-нибудь продам, – Дарий периодически делает визиты в гостиницы и оставшиеся на плаву санатории, предлагая посетителям свои картины и миниатюры-этюды. Но чаще всего проку от таких походов немного, и возвращается он оттуда униженным и по-прежнему с тощим кошельком.

Не доходя до земельного управления, в кустах, у самой железки, послышались стоны. Они замерли, прислушались, но больше ничто не нарушало тишину. Однако когда они отошли метров на пятьдесят, вновь раздались стоны и вскрики… Это явно резвились на природе участники «Крутой волны» или опоздавшие на электричку ее поклонники… И он подумал, сколько же семени напрасно выльется в эти балаганные ночи, сколько презервативов придется на один квадратный метр юрмальской земли и сколько тюбиков краски будет стерто пьяными поцелуями с женских губ, и сколько состоится фелляций, то бишь мине… тибе?.. «Давай считать, – сказал себе Дарий, – если, предположим, каждый нормальный кобель, типа меня, за раз выплескивает 4 мл спермы, в которой не менее 500 миллионов сперматозоидов, то за одну ночь две тысячи Артефактов выплеснут во ВЛГ, сольются в презеры или просто спустят на землю… Не нужен и калькулятор: получится восемь тысяч доз… 8 тысяч мл (8 килограммов семени) и около триллиона сперматозоидов, из которых могло бы вырасти триллионное население… И как же из этого гигантского бульона можно выскочить и первым добраться до материнских фаллопиевых труб? Экая лотерея, и ты, – Дарий усилил нажим на слове «ты», – выходит, охуенный счастливчик, если так шустро рванул на старте и, обогнав всех своих собратьев с хвостиками, добежал до финиша первым… Напряги память и, возможно, вспомнишь, как ты активничал сначала во ВЛГ, затем взбираясь на горку матки, и все время оглядывался – не догоняет ли тебя остальная свора, но нет, ты ушел от погони и ухитрился даже пролезть в узкие ворота матки и вбежать на взгорок, и так шустро бежал (плыл, полз, летел), пока первым не встретился с противоположной мамзель по имени яйцеклетка… И произошло братание, в результате которого ты и появился на этот белый свет. И что же, дорогой мой, выиграв эту смертельно опасную гонку, вытянув из пятисот миллионов свой билетик, ты теперь вот так бездарно, наиглупейшим образом играешь в жизнь, играешь с жизнью, не соображая, какой уникальный дар и какой жребий тебе выпал?.. Нет, ты – последняя мразь, какая только бывает на свете. И все остальные такие же, может, правда, за редким исключением – Гагарин, Есенин, с натяжкой Рубенс, но никак не Малевич и не Кефал… Мир мог бы без нас вполне обойтись, но ведь не обошелся и зачем-то вытащил нас из нутра матери… А зачем он вытащил Медею, ее Мусея, беззубого Григориана и его никчемную Модесту? А зачем в тарелке вместе с куском говядины лежит кучка картошки или вермишели? А, это гарнир… Значит, ты гарнир, и все, кто тебя окружает, тоже из этой же тарелки… А Пандора? Не знаю, не знаю… Ее роль еще не до конца выяснена…»