Андре Бринк - Перекличка

И после всего этого вот такое. Противник ваш, дьявол, ходит, как рыкающий лев, ища Кого поглотить [33] 1-е послание Петра, 5:8. .

О господи, даруй мне силы вынести это тяжкое испытание. Служить примером моим детям. Не склоняться и не подчиняться. Даруй мне силы, чтобы я могла восторжествовать надо всеми этими несчастиями к вящей славе Твоей. Я измучена болью и страданиями, но не сломлена. Это трудно, господь знает, как это трудно, но я верю, что он на моей стороне и не оставит меня. В страданиях его мучеников восславлено имя его. И в его огне мы все очищаемся от скверны.

Если бы только он предпочел оставить свой знак у меня на лбу, а не в этой раненой плоти, заклейменной позором в самой сути моего женского естества.

Мы должны презреть свою плоть, чтобы жить, очистившись от скверны в той стране, которую даровал нам господь, нам и нашим детям, отныне и во веки веков.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной [34] Псалтырь, 22:4. .

Я ни в чем не раскаиваюсь. Жаль только, что мы не сумели довести дело до конца. Да, мне жаль только этого. И все же лучше попытаться и потерпеть неудачу, чем вообще не пытаться. Всю жизнь ступаешь осторожно, обнюхивая все вокруг, как пес, радующийся любому куску, который ему дадут, цепляешься за любые возможности, которые тебе перепадают: но однажды ты должен набраться мужества поставить все на карту и вырваться на свободу. Хотя бы раз в жизни ты должен совершить что-то просто потому, что пришло время и тебе плевать на все остальное. Если это сломает тебя, ты умрешь. Чуть раньше или чуть позже, какая разница? По крайней мере теперь, когда придет твой последний час, ты будешь знать, что не упустил свой случай. Я ни в чем не раскаиваюсь.

Я навсегда потерял свою скрипку. Было бы славно снова взять ее в руки, коснуться смычком струн, услышать те звуки, похожие на стенания женщины, и вдохнуть запах канифоли. Но что сделано, то сделано. Зато я попытался.

Всю свою жизнь я лгал им, о чем бы ни заходила речь: о хворосте, который мне приказывали собирать, о топоре, который потерялся, о лошадях, которых нужно было напоить, о пустом бочонке из-под бренди. У меня не было другого выхода. Ложь была единственным укрытием, в которое я мог спрятаться. Все, что я имел, принадлежало им: мое тело, мои руки, моя работа, мое время, дни, ночи — все куплено и оплачено ими. Если не считать того, что они никогда не владели мною самим. Всегда спасался от них своей ложью. Но беда в том, что постепенно привыкаешь лгать и самому себе. Это становится привычкой, от которой нелегко избавиться. Начинаешь убеждать себя, что жизнь не так уж и плоха. Вот тогда все становится с ног на голову. Но потом, в один прекрасный день, понимаешь: теперь я должен послать все к черту. Пусть даже и ненадолго. Это по крайней мере даст тебе смелость прямо взглянуть в глаза всему миру, когда они затянут петлю на твоей шее.

Пожалуй, все это чем-то напоминало свадьбу. В самом начале горький привкус во рту, когда я понял, что баасу Баренду удалось удрать, хотя при виде того, как он с голым задом драпал в горы, я так расхохотался, что, выстрелив в него, промазал. Убегай, думал я, беги, ублюдок. Скоро все белые хозяева побегут в разные стороны, словно стая бабуинов, вспугнутых в горах леопардом.

Но настоящее веселье началось в Хауд-ден-Беке. Когда мы с Галантом вышли из спальни после потасовки с этой женщиной из-за ружей, это было похоже на пляску. Если бы у меня с собой была моя скрипка, я принялся бы играть на ней прямо тут же. Он угодил ей из ружья куда следовало. Пробуравил, как в брачную ночь.

Нам надо было удержать белых во дворе, тогда мы управились бы с ними гораздо быстрее. Нельзя было позволять, чтобы они вбежали в дом и захлопнули двери, но выстрел насторожил их. Чтобы разделаться с Николасом, много времени не потребовалось. Когда он высунулся в дверь, я выстрелил первым. Потом выстрелил Галант. И сразу же прикончил его. Но этот тип Янсен, черт подери, чуть было не удрал. Ему это почти удалось. Если бы мама Роза не крикнула нам, когда он проскакал мимо сарая, мы бы упустили его. Рано утром мы приставили к конюшне Хендрика, так что лошади были наготове, и мы с Тейсом помчались в погоню. Настоящие скачки, такие, как я видел в Кейпе; мы отогнали его от участка старого Дальре, прежде чем он успел поднять тревогу, и погнали к зарослям на дне пересохшего русла ручья. Поняв, что ему не уйти, он повернул лошадь и что было мочи поскакал обратно на ферму. Смеху-то, животики надорвешь. Затем началась игра в кошки-мышки с людьми в доме. Учитель и его худосочная женушка тоже проскользнули внутрь через заднюю дверь. Галант хотел поджечь крышу, чтобы выкурить их оттуда, как делают со змеями, но этот старый ублюдок Онтонг остановил его. Наконец малыш Рой заглянул через небольшое верхнее окошко, на котором не было ставней, в кухню, и сказал, что хозяйка залезла в печку. Мы начали стрелять в печь снаружи, а Галант принялся крушить дверь ломом. Мы управились как раз вовремя и успели увидеть, как хозяйка выкатилась из печки с кучей грязи и мусора. С этого мгновения пошла сплошная пальба, мы стреляли, крушили дом и снова стреляли. Обоих мужиков, Янсена и Ферлее, изрешетили пулями. Один из них, кажется Ферлее, хотел было уползти, но кто-то крикнул: «Эй, это дерьмо еще шевелится!» И Рой выстрелил в него еще раз, прямо в пуговицу на жилете. Ни малейшего страха в этом парнишке. Сражался, как бывалый солдат, и если бы мы не удержали его, то он, быть может, принялся бы за женщину и детей.