Андре Бринк - Мгновенье на ветру

— Неможется что-то, — ответила она уклончиво.

— Ты заболела?

Она качнула головой.

— Нет. — Лицо у нее было очень бледное. — Наверное, меня просто растрясло. Мы тащимся так медленно. И совсем не останавливаемся передохнуть.

— Старик сказал, что хочет засветло добраться до Жемчужной.

— Значит, осталось всего ничего?

Только Капстадская низменность. Завтра мы увидим Гору. А через три дня — с таким тяжелым грузом, наверное, через четыре…

Она кивнула; глаза ее были потуплены, спущенные вниз ноги качались. Из-под колес фургона поднималась пыль и стлалась за ними облаком.

— Тебе очень тяжело? — спросил он.

— Нет, что ты.

Под его упорным взглядом она медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Что-то тебя мучит, я же вижу.

Она не ответила.

— Элизабет.

Она качнула головой. Глаза ее горели. Так что же, значит, счастья не существует? Значит, мы лишь гонимся за призраком? Нет, неправда, счастье не призрак, оно есть, существует, я его испытала. И рай на земле существует. Пусть лишь мгновенье, пусть мы знаем, что вот-вот нас оттуда изгонят, но он есть!

— Не сердись, — прошептала она, прижимаясь головой к его плечу. — Просто мы эти дни живем с тобой розно, и мне от этого не по себе. Но как только мы приедем… Я счастлива, поверь мне, очень счастлива.

… — Нет, моя девочка, — сказал ее отец. — Игра тебя сейчас не занимает, твои мысли далеко. — Он протянул руку над доской, помедлил минуту, потом смахнул с доски фигуры. — Что с тобой? — спросил он.

— Я просто волнуюсь, невеста перед свадьбой и должна быть рассеянной. — Элизабет с усилием улыбнулась, стараясь обмануть отца.

— Нет, по-моему, ты ничуть не волнуешься. Твоя мать за эти недели с ног сбилась. А ты…

— Мне просто хотелось в этот последний вечер побыть с тобой вдвоем, — призналась она. — Потому я и сказала, что хочу сыграть партию в шахматы. Ты ведь так занят.

— С завтрашнего дня ты будешь посвящать все свое внимание мужу.

— Да.

— Он очень достойный человек. Я доволен. Но, конечно, я буду скучать о тебе.

— Не навеки же мы уезжаем.

— Но когда вы вернетесь… — отец грустно улыбнулся. — Помнишь, как в Библии сказано: «…и станут одна плоть»…

— И люди правда становятся одной плотью? — взволнованно спросила она. — Ты тоже стал? Значит, это в самом деле такое счастье и ради него можно жертвовать всем на свете?

— Нет, это не жертва, — возразил он. — Люди сами выбирают свою судьбу, по своей собственной воле.

— А много ли у нас этой воли? — пылко спросила она.

— Ты сама нам объявила, что выходишь замуж за Ларсона, — напомнил он.

— Я не об этом, — с досадой возразила она. — Я хочу знать, возможно ли такое вообще, могут ли люди стать одной плотью, раствориться в другом без остатка, отказаться от своей воли.

— Родная моя… — Он замялся.

— А вдруг в один прекрасный день у тебя откроются глаза и ты увидишь, что ошибся? Что вы всегда были чужие? И ваша жизнь — как две колеи от колес фургона, они идут по пыльной земле рядом, никогда не пересекаясь, и исчезают за горизонтом…

— Невесту перед свадьбой всегда одолевают сомнения, это естественно, — стал успокаивать ее отец. — С мамой было точно так же.

— Почему ты не хочешь говорить со мной откровенно? — резко перебила она.

— Но я же объясняю тебе…

— Ты решаешься на важный поступок с открытыми глазами. Ты уверен, что не обманываешь себя. Но на самом деле все это тебе как бы снится. Потом ты просыпаешься и понимаешь, что видел сон… — Она задумалась. — Ты действуешь по убеждению, ты веришь, что поступаешь так, как должно. Может быть, тебе даже приходится бросить вызов всему миру. Но ты надеешься, что создашь для себя собственный мир. Для себя и своего избранника. Вы прилепитесь друг к другу и будете одна плоть. А потом однажды… что будет, если вдруг однажды ты проснешься и поймешь, что ты по-прежнему один? А близкие тебе лишь скажут: «Ага, мы тебя предупреждали, но ты нас не слушал. Теперь расплачивайся…»

— Ты преувеличиваешь, Элизабет, — сказал отец, начиная сердиться. — Я попрошу доктора дать тебе успокоительных капель.

— А что ты сделал в тот день, когда проснулся и прозрел? — спросила она с намеренной жестокостью.

Отец глянул на нее и опустил голову.

— Как ты узнала? — спросил он чуть слышно.

— Все это видят, ты что же, сомневался?

Он покачал головой.

— Мы любили друг друга и сделали все, чтобы быть вместе. Ее семья была против, родные твердили ей, что это будет мезальянс. Она привыкла к довольству, к роскоши. А я был всего лишь скромный гражданин Капстада, и отец мой бунтовал против губернатора. Но мы решили доказать, что будем счастливы вопреки всем и всему.