Ларс Кристенсен - Посредник

Потом гроб вынесли из храма. Начался дождь. Пастор шагал впереди по мокрой траве. За ним следовала вереница черных зонтиков. Могильщики опустили Веронику Миллс в землю. Погребальные церемонии закончились здесь, у могилы, думали люди, но нет, это было еще не все. Мистер Миллс подошел к Пастору:

– Какого черта ты имел в виду?

– Не будем сквернословить, хотя…

– Какого черта ты имел в виду? Простите ей! Ей нечего прощать! Что, черт возьми, ты имел в виду?! В чем согрешила моя девочка?

– Мистер Миллс, я глубоко сожалею, если…

– И какие такие тяготы она взяла на себя?

– Я говорю образно, мистер Миллс.

– Мы все делали для дочери! Все! Не было у нее тягот! И мне плевать, что ты говоришь образно! У моей дочери тягот не было! Я требую, чтобы ты взял эти слова обратно. Ты чернишь ее память!

– Мои убогие слова могут очернить разве что меня самого.

Мистер Миллс поднес кулак к лицу Пастора:

– Я мог бы подать на тебя в суд. Но пусть тебя покарает Бог.

Он отвернулся и пошел следом за женой. Фрэнк, Шериф и Доктор смотрели на Пастора, который, съежившись под дождем, тупо глядел на могильщиков, засыпбвших землей гроб и цветы. Скоро они закопали могилу. Надгробие уже изготовили: огромное, из белого мрамора, с портретом Вероники и скульптурной птицей наверху. Шериф подошел к Пастору:

– Неважно себя чувствуешь?

– Да нет. Почему?

– Потому что выглядишь неважно. Вдобавок мистер Миллс прав. Ты наговорил лишнего. Господи! Тяготы!

– Мне казалось правильным употребить…

– Казалось? Речь идет об отчаянии родителей! Об отчаянии всего Кармака! Ты же все равно что объявил, что их дочь покончила с собой! А вторая девушка потерпела неудачу!

Пастор склонил голову, словно не знал, упорствовать ему или смириться.

– Моя светлая душа бросает тень, – прошептал он.

– Прости?

– Девочка. Она так сказала. Светлая душа Вероники бросала тени. Они понимают куда больше нас. Эти юнцы. Куда больше.

Шериф ткнул пальцем Пастору в лоб:

– Радуйся, что отвечать будешь перед Богом, а не перед мистером Миллсом.

Тут у Шерифа зазвонил телефон. Звонили из больницы Пресвятой Девы Марии. Отец Стива, Мартин Миллер, скончался. Они оставили Пастора под дождем, поехали в больницу. По дороге не было сказано ни слова. У Фрэнка возникло неприятное предчувствие. Последний раз он поссорился с Мартином. Теперь уже не помиришься. Медбрат нашел Мартина мертвым в кресле у койки Стива, около двенадцати дня. Видимо, смерть не застигла его врасплох. Он оставил письмо. Оно лежало на ночном столике, как и шариковая ручка, которой Мартин его написал. Письмо гласило, что он, Мартин Миллер, желает, чтобы его кремировали, а прах развеяли над Снейк-Ривер там, где его участок выходит к берегу. Кроме того, он отказал Фрэнку Фаррелли дом, имущество, проигрыватель и Стива. Фрэнк не на шутку разозлился. Он не желал ничего наследовать. Только этого ему недоставало! Мартин поступил так со зла, взял и свалил все на него. На секунду у Фрэнка возникло отчетливое ощущение, что Стив лежал там, хихикал и придумывал шуточку, над которой весь Кармак обхохочется, ведь он вроде как усмехается там, среди путаницы проводов?

– Стив! – окликнул Фрэнк. – Ты слышишь меня?

Но ответа не получил. Взял под мышку проигрыватель и «Blue Skies», оставил Стива, спустился к машине и поехал домой. На кухне сидели мать и Бленда, обе по-прежнему в черном, пили кофе и болтали. Фрэнк остановился. Он ее не приглашал. Мать пригласила. И Бленда впервые пришла к нему домой в его отсутствие.

– Что это у тебя? – спросила мать.

– Проигрыватель.

– Вижу. Ты его купил?

– В наследство получил.

Фрэнк поставил проигрыватель на плиту, сел, но не к столу, а у окна.

– В наследство? От кого же?

– От Мартина.

– Мартин умер?

– Ясное дело, умер. Раз я получил в наследство проигрыватель.

– Ты что-нибудь еще унаследовал?

– Могла бы сама догадаться.

– Не говори со мной в таком тоне при Бленде.

– А не при Бленде ты бы не возражала?

Бленда встала, взяла сумку, висевшую на спинке стула.

– Сожалею насчет Мартина, Фрэнк.

– Тебе незачем уходить.

Чуть помедлив, Бленда опять села.

– Мы ждали тебя, – сказала она.

На столе стояли три чашки. Мать налила кофе, отнесла ему. Кофе остыл. Время близилось к пяти. Около половины шестого надо покормить Марка.

– Я унаследовал бензозаправку и усадьбу, – сказал он.

Мать молчала, ожидая продолжения.

– Может, перееду туда, буду сидеть на веранде, заделаюсь крестьянином.