Ларс Кристенсен - Посредник

– Почем ты знаешь? – повторил отец.

– Господи. Посмотри правде в глаза, Мартин. Стива больше нет. Не думал я, что ты сдуру станешь сам себя обманывать.

– Нынче утром он шевельнул левым веком. Клянусь.

– Это оттого, что дикое мясо распухает.

Мартин погрозил Фрэнку кулаком:

– Может, там, внутри, он что-то чувствует!

– Ничего там внутри нету. Можешь спокойно выдернуть затычку.

– Выдернуть затычку? Ты что несешь, черт побери?

– Выруби выключатель. Отпусти сына. Ну, как парусную лодку.

Мартин опять завел «Blue Skies». Элла и оркестр заполнили палату. В музыке светило солнце, не палящее, каким оно бывает в пустыне, а задумчивое и неспешное, звуки трубы – его лучи, падающие дождем. Фрэнк чувствовал себя паршиво, отчаянно. Разом столько бессмыслицы. Если кто-нибудь отключит Стива от этого мира, бессмыслицы станет чуть меньше. Разве не лучше бы ходить на могилу, а не сюда? Внезапно в палате воцарилась тишина.

– Ты видел? – прошептал Мартин.

– Что?

– Опять. Он шевельнул веком. Гляди!

Фрэнк встал, подошел к койке. Странная мысль поразила его. Белый парус, который они видели на реке, может, то была покинувшая их душа Стива?

– Я видел, Мартин. Он шевельнул веком.

Бленда Джонсон сказала «да». В последнюю октябрьскую субботу они встретились у «Кабачка Смита», чуть ли не единственного ресторанчика в Кармаке, который пока не закрылся. Вошли, устроились в свободном закутке. Могли сесть где угодно, ведь все закутки свободны. В сущности, Фрэнку это было по душе. Если станет скучно и неприятно, то, по крайней мере, никто не увидит, кроме официантки, Салли Смит, которая работала тут с незапамятных времен и всякого навидалась. Она подошла к ним, положила на стол два меню и сообщила, что на кухне нет ни антрекотов, ни натуральных котлет, ни бифштексов. На прошлой неделе мясник закрыл лавочку, а в других местах хорошего мяса не достать. Может, принести что-нибудь выпить, пока они выбирают? Бленда заказала красное вино. Вообще-то, Фрэнк предпочел бы пиво, но тоже заказал красное вино. Когда официантка пришла с бокалами, они уже остановились на цыплятах с картофелем фри, но Бленда в последнюю минуту передумала и заказала рыбу, дежурное блюдо, то бишь вчерашнего морского окуня. Скучно есть одинаковые блюда, сказала она. А так можно попробовать еду друг у друга. Фрэнк пожалел, что не заказал пиво или хоть содовую, на случай, если вдруг что-то произойдет и понадобится выехать на место. Они чокнулись и, дожидаясь заказа, больше молчали. Подадут еду – будет хотя бы о чем поговорить. Впрочем, и тут говорить особо не о чем. Бленда заказала еще вина. Может, заказать сразу бутылку, тогда Салли не придется сновать туда-сюда? Почему бы нет, сказал Фрэнк. Бленда, между прочим, принарядилась, надела вишневую блузку в обтяжку и нитку жемчуга. Выглядела вправду замечательно. Фрэнк смутился. Он-то ни о чем таком не подумал, надел первую попавшуюся сорочку и будничный пиджак. На работу и то одевался красивее. Забыл, что значит приглашать дам, – да и вообще, за все годы он приглашал их нечасто.

– Хороший? – спросила Бленда.

– Кто?

Она засмеялась. Привычка у нее такая, смеяться. В этот смех Фрэнк и влюбился.

– Цыпленок, Фрэнк. На тарелке перед тобой.

Фрэнк тоже засмеялся:

– Да. Хороший. А твой? В смысле, твоя рыба?

– Превосходная. Ее ловят возле мельниц. Морской окунь.

– Знаю. Морской окунь. Они бывают большущие.

– Приходят с моря, а потом уходят туда же.

– Приходят на нерест?

– На нерест приходит лосось.

Оба продолжили трапезу. Фрэнк вспомнил Генри Стаута и его сына и в душе порадовался, что не заказал клювача, прожорливого морского окуня. Оно было бы неприлично, размышлял Фрэнк, не вполне понимая, в чем тут дело. Хотел рассказать, что его отец называл это чудовище каменным окунем, – ведь это не выдумка, морской окунь вправду принадлежал к отряду каменных окуней, – но опять подумал о семействе Стаут, особенно о миссис Стаут, вдове, хотя визит к ней не сравнить с этим свиданием. Почему же разговор не клеился? Фрэнк старался найти, что бы такое сказать, но безуспешно. А говорить первое, что взбредет в голову, никак нельзя. Все вдруг словно окуталось молчанием. Почему в конторе разговаривать легче? Разве не должно бы быть наоборот? Н-да, в конторе он в любую минуту мог попросить ее уйти и закрыть дверь. Здесь у него таких прав нет. Здесь он пленник. Здесь ему придется остаться, может, до самого закрытия, и что тогда? Словом, хорошо, что они одни и никто не видит его беспомощности.