– Сказал, что поехал к бассейну.
– К главному городскому бассейну? Зачем? Впрочем, нет, не говори. Ничего не хочу знать.
– Тогда не скажу. Даже подсказывать не буду.
Пауза.
– Я должен объяснить про сегодняшнее. Я был в ванной. Я честно не сбежал.
– Ты не обязан объяснять, – покачала я головой.
– Я знаю, но я действительно был в ванной, а тут приехали твои родители. Твоя мама что-то искала в бельевом шкафу, а я даже не мог выйти, потому что был без штанов. Я боялся, что она зайдет в ванную, и спрятался за занавеской в душе.
У меня по лицу поползла улыбка.
– А что такого? Ты просто принимал душ и все. Ты же у нас иногда ночуешь. Ты лучший друг Джоша.
– И где ты была со своим советом, когда я трясся там за занавеской? Сейчас поздновато.
Я рассмеялась, он тоже.
Потом мы замолчали.
– Эмми, я вот что думаю. Давай обсудим то, что было сегодня между нами. Если, конечно, ты не против.
Я хотела было согласиться, но поняла, что не хочу, чтобы он меня успокаивал и плавно подводил к мысли, что ничего страшного, что мы теперь каждый пойдем своим путем. Я хотела, чтобы все осталось как есть: мы весело болтаем ни о чем. Еще секунду назад я была по-настоящему счастлива.
– Я всегда буду тебе рад. Если приедешь в Сан-Франциско, оставайся у меня.
– Спасибо, – ответила я, потом развернулась и собралась идти к машине, как вдруг Бэррингер схватил меня за руку и удержал.
– Приезжай. Давай договоримся – ну, как принято у всех.
– У кого у всех?
– У тех, кто не боится признаться, что кое-кто им нравится.
– Ха-ха.
Я отвела взгляд и покраснела. Я знала, что в темноте все видно, что Бэррингер все понял. Я снова посмотрела на него.
– Может, когда-нибудь я и приеду в гости, – ответила я. – Но сначала мне нужно съездить в Род-Айленд, уволиться, перевезти свои вещи.
– Куда? Сюда?
– Нет уж. Мама этого только и ждет. Думаю, в Лос-Анджелес. Поступлю в киношколу или просто найду какую-нибудь работу. Главное, чтобы она была связана с кино. А не с рыбой.
– Значит, с Наррагансеттом покончено?
– Да. Хватит.
Прозвучало очень хорошо. Пора забыть о своем фильме. Не вышло – значит так и надо. Не стану искать, в чем причина неудачи. Достаточно времени я на него потратила. Но я так и не узнаю, как нужно было сделать все правильно… То же самое можно сказать и про отношения с Мэттом…
– И правильно. Между прочим, в Стэнфорде замечательное отделение документалистики. Лучшее в стране. Я говорю это не потому, что Стэнфорд недалеко от Сан-Франциско.
– Спасибо за информацию, – с улыбкой ответила я.
Пауза. Я хотела, чтобы он сказал что-нибудь еще. Что угодно. Однако, похоже, была моя очередь.
– Давай я тебе позвоню, когда устроюсь в Стэнфорде, – предложила я. – Приедешь как-нибудь в гости.
– Или, может, встретимся на полпути? Звучит символично, но я буквально предлагаю встретиться посередине, на побережье. В Кармеле есть чудесный ресторан у океана. В бывшем лодочном домике. Крохотное такое местечко. Шесть столиков. Шеф-поваром там мой знакомый. Он обалденно готовит. Конечно, не так, как я… Но, пожалуй, я и себе там что-нибудь закажу.
– Тогда я «за».
Побережье Калифорнии – удивительное место. Я была там в детстве. Мне захотелось побывать там снова: выехать к океану, найти тот самый ресторан. Может, это будет именно то место, куда тянет вернуться.
– Хорошо, договорились, я позвоню. Ты же есть у меня в телефоне.
– Я же есть у тебя в телефоне.
Мне вновь стало не по себе. Если бы все шло как надо, разве я стала бы смущаться? Разве не должно быть ощущения спокойствия, легкости? В общем, я не знала, к чему это приведет. Уж больно неопределенное выдалось начало. Дома придется перед всеми отчитываться, потом еще будет много времени на сомнения. Время звонить Бэррингеру придет очень не скоро.
Перед тем, как уйти, я посмотрела на него долгим взглядом, желая убедиться, что я действительно хочу снова с ним встретиться.
Бэррингер осторожно убрал прядь с моего лица.
– У тебя такое хорошее лицо, – произнес он.
Я с улыбкой отвела взгляд. Мне хотелось сказать ему то же самое.
Наверное, начало было все-таки хорошее.
Когда я готовила тост в честь новобрачных, я наткнулась на любопытную информацию о происхождении слова «тост». Оказывается, раньше вино нужно было очищать от осадков, декантировать. Во Франции для этого кидали в кубок подгорелую хлебную корочку, она впитывала в себя все осадки, и вино считалось toasté, «тостированным», то есть очищенным, пригодным к употреблению: хлеб забирал все лишнее, после чего можно было спокойно наслаждаться вкусом вина. Теперь, правда, toasté говорят про тех, кто сильно набрался, но это уже другая традиция.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу