Татьяна Набатникова - Город, в котором...

Художник игриво склонил голову:

— Согласен, но за работу я возьму столько, сколько нарисую. Общую сумму, идет?

— Э-э, так вы будете рисовать одни сотенные!

— А вы хотите щеголять в платье из рублевок? …Погоди, старик, я к тебе сам подойду попозже! — остановил художник чью-то руку, уже занесенную для удара. Он взял Риту под локоток и, доверительно к ней склонившись, повел ее как бы в беседе вдоль своих картин. Ага, значит, жены его здесь нет.

— Спасайте меня! — шепнул художник. — Все эти поздравления, рукоплескания!.. Морда уже болит улыбаться. Сделаемте вид умного разговора. Вот давайте обсудим этот женский портрет. Что вы можете о нем сказать?

— Мне нравится.

— Спасибо, но подробнее!

— Ну… Девушка в джинсовом костюме. Студентка, наверное. Красивая… — с трудом собирала Рита.

— Так, — подгонял художник.

— Ну, тоненькая…

— Так. Все? Как я понял, вы здесь случайно… Гм. Но это даже лучше. Видите, я снабдил эту картину датой: 1975 год. Здесь я предсказал тип красоты, который уже становится ведущим. Вы имеете понятие о том, что у каждого времени свой излюбленный тип красоты? — Он бесцеременно оглядел Риту с ног до головы. Она вобрала живот. — В другое время этот тип может быть причислен даже к уродам, а подойдет его срок — он восходит, как звезда на небосклоне. И вот мое предсказание сбывается: восходит теперь такая вот высокая узкая девушка, втиснутая в джинсы. Длинные ноги возносят, следите, возносят ее вверх, не теряя взлетной скорости на бедрах — бедра как бы вообще отсутствуют, они продолжают стремительное взвинчивание вверх. Таз может быть лишь робко обозначен ягодицами, но никак не костями, кости — гибель для типа. Вы успеваете? — (А таз-то у Риты широкий…) — И вот взвившиеся ввысь ноги как бы выталкивают вверх плечи и голову — ну, как копьемет, разогнавшись, толкает свой снаряд, отдавая ему силу накопленного разбега, и вытолкнутая на скорости верхушка тела как бы парит над вздымающими ее ногами и тазом, как бы царит — как цветок над высоким стеблем, как ребенок, подброшенный к потолку руками отца, у вас есть дети? Ага, и папа тоже? Да, и верх подвижен, силен, может быть, даже изящно широк в плечах, но легок — парящ, как свистящий обруч вокруг некоего шпиля. Это хорошо, что у вас есть ребенок: как известно, женщина, не имеющая детей, лишена своего лучшего украшения — Маркс. Логично, что портрет этот я исполнил акриловыми красками, придающими картине синтетический вид, ибо тип этот (Надо же! — думает Рита. — Сколько здесь людей, все, наверное, какие-нибудь знаменитости, а я оказываюсь главнее всех: художник — мой. И правильно. И так всегда и будет!) настиг нас с запада, отодвинув в очередной раз наших природных крепышек (художник кашлянул в знак «извините», и Рита величественно ресницами и лишь чуть-чуть головой: ничего, нас не очень-то сдвинешь…). Но ваш тип — простите, как вас зовут? Рита, ваш тип бессмертен на все времена, вы — сама сила, здоровье, от вас исходит эманация надежного русского генофонда. — Рита совершенно освоилась в положении хозяйки и свысока поглядывала на гостей вернисажа. — У вас такие сильные конечности — руки, ноги, настоящие конечности, понимаете, не какие-нибудь там потеки, как на картинах Сальвадора, Дали, — вам нравится Сальвадор Дали? Впервые встречаю человека, не слыхавшего этого имени. Рита, вы мне сразу стали интересны, а как вы посмотрите, если я приглашу вас к себе в мастерскую? Сейчас вся эта бодяга закончится, и несколько человек, самые близкие, — ко мне в мастерскую, и там в тесном, так сказать, кругу мы продолжим… Мне понравилось, как вы сумели ни на что не обидеться.

Э, догадалась Рита, да все одинаковы. Ни у кого, значит, нет превосходства ни над кем. Ишь, художник, а мой! Не говоря уже про большого начальника Прокопия.

Тут произошло всеобщее движение, все потянулись в освещенный софитами зал: начиналась официальная часть.

— Рита, вы, пожалуйста, не уходите! — попросил художник (Дурак, да меня теперь не выгонишь!). — Вся эта процедура на час.

И стоял в освещенном круге, принимал официальные и полуофициальные речи и то и дело проверял, на месте ли Рита.

Рита поехала к нему в мастерскую с тесным кругом.

Хозяин пас ее, пас, да внезапно с коньков долой. Вот всегда он так, сказали гости. Держится-держится, и вдруг — бац! Так что не повезло вам, девушка.

Гости-то вполне обходились и без хозяина, они тут были завсегдатаи.

— …вы сколько угодно можете мне заливать насчет вашей художественной интуиции, а я считаю, мы обязаны быть образованными. Да вот «Эдип-царь» Пазолини, вспомните, в каких они там дурацких нарядах, какое нелепое у них оружие, а как смешно, когда навстречу спасителю Эдипу вывозят из города, царицу Иокасту — на какой-то приземистой тележке, — да он что, издевается? Софокл жил в пятом веке до нашей эры, цивилизованнейшее время, не надо так глумиться над ними, а какие он им сделал города? — глиняные курятники, нет, художник обязан считаться с исторической действительностью.