Татьяна Набатникова - Город, в котором...

И Путилину становилось уже почти не душно на всех этих коллегиях и других равночинных сборищах среди грузных тел сочиновников.

«Продолжай и продолжай. Пока не поймешь». А если поймешь поздно?

Вовремя же повстречалась ему Вичка.

Когда они только приехали в этот молодой арабский городочек и вышли в первый день прогуляться (однообразные, песчаного цвета, дома; отличительные лица — к т о г д е ж и в е т — появятся у этих домов позднее), то очень скоро прошли его насквозь — от пустыни до пустыни. Они остановились и испуганно переглянулись, пленники: дальше идти было некуда. То есть ровного места полно, но все оно пустое, бессмысленное — хуже стены. За стеной хоть, думаешь, ЧТО-ТО находится.

В стороне от города, на отлете скучилось глинобитное поселение — деревня. Она казалась издали замкнутой, непроницаемой, густо, тревожно и таинственно населенной и ничего хорошего не сулила чужаку, если посмеет сунуться.

Доступную же им площадь они, показалось, всю исчерпали в первую же прогулку. И что им тут делать впредь?

— Все, пришли! — сказал Юрка и злорадно рассмеялся.

Бедные, они с испугу забыли, что всюду, где ни живи, используешь совсем небольшое пространство радиусом не больше получаса ходьбы. И его хватает. А все разнообразие создается за счет дополнительной координаты — времени. На нее нанизываются все необходимые события, а пространство — это что-то вроде театральных декораций. Иной раз можно и вообще обойтись без них. И каким бы тесным ни было место твоего обитания — даже тюремная камера, — оно вмещает все, что касается тебя, а наружные размеры теряют значение.

Не дрейфьте, ребята, отвернитесь от пугающей бесконечности пустыни, возвращайтесь в город: он успел стать другим за то время, что вы глядели наружу. Люди уже отоспали свою дневную сиесту и выбираются из жилищ. Зажглись у базара цветные огни, шары их витают в воздухе, как сумасшедшие круги светил в небе Ван Гога. Слышна музыка. Базар — это торговое средоточие городка, причудливое сооружение, чередующее утробные зияния лавок и забегаловок, внутренние дворики, галереи и перекрытия. Вон уже машет призывно Валид со своей вечнозеленой улыбкой. Значит, вы у себя: есть кому окликнуть вас на улице, подтверждая ваше существование. Вашу необходимость на этом свете.

Сразу полегчало.

Люди тут спасаются только дружбой — в пустыне, на чужбине. То-то всегда полон здешний русский клуб, мужчины играют на бильярде и в шэш-бэш (вторая, сказал Коля Кузовлев, по интеллектуальности игра после перетягивания каната), а жены посиживают в баре «Эльдорадо» со своими детьми, потягивают банановый коктейль. То-то с такой радостью встретили их, новых, Риту с Юрой, с таким любопытством накинулись. Азербайджанец-завхоз лично сопровождал их в отведенную для них трехкомнатную (ужас!) квартиру.

— Тут с тряпкой ползать по полу не будешь, нет, — разливался-нахваливал. — Тут шланг и веник: все смывает вода, в углу сток. Уклон точный, не бойтесь затопить соседей, все подогнано. Стены тоже моются шлангом.

Он показал Рите: во встроенных шкафах приготовлен запас постельного белья, на кухне столовый сервиз — показывал так победно и торжественно, будто это его личный подарок семье Хижняков.

— А поменьше квартиру нельзя было подобрать? — спросила Рита.

Меньше здесь просто не строят. Конечно, чего им тесниться, топить-то не надо! Это в отечестве дом — убежище от холода. Здесь наоборот — от жары. Потому что плюс десять здесь только в декабре и январе, а в остальное время года плюс гораздо больше.

Неодушевленные залы комнат. Гулкие каменные недра. Холодным звуком отзываются на прикосновение железные тумбочки, стулья и кровати.

Когда азербайджанец ушел, Юра зло усмехнулся:

— Тоже «специалист», прикомандировался!

А тогда, дома еще, в тот день, когда он узнал, что командирован, когда свалилось на его голову это счастье (или несчастье? Интересно, что он почувствовал, когда узнал, что Рита ДОБЫЛА ему эту загранкомандировку? Впрочем, с чувствами у Юрки не особо. Ему некогда чувствовать, он все время соображает — как шпион, работающий на несколько разведок. Он хитрый врун, Юрка, и должен постоянно следить, как бы не выдать себя, другого, где не следует. Эта озабоченность все время проглядывает в его привычке то и дело озираться посреди разговора и в рассеянной поспешности на лице. Полноту чувства могут позволить себе только простаки, живущие на виду, в открытую, без оглядки), когда привалило это счастье, Рита, волнуясь, поджидала Юрку дома, зная уже, что он ЗНАЕТ, — и вот он наконец заявился поздно-поздно. Медлил, расшнуровывал туфли в прихожей, обстоятельно выравнивал тапочки, прежде чем всунуть ноги. А она, Рита, мужественно ждала, когда он закончит со своим переобуванием, чтобы встретить его прямым взглядом. Надо уметь растаптывать непоколебимым чувством правоты. Наконец он выпрямился. Смотрел мимо. Куражливо осведомился: