Татьяна Набатникова - Город, в котором...

— Ну что, я один не ужинал? Или кто-нибудь составит мне компанию?

Сухо:

— Юльку я накормила. Тебя жду.

— Так, — понял он. — Своей новостью я, смотрю, никого тут не удивлю.

— Не удивишь.

(Главное — спокойствие.)

— Значит, в отпуске ты была не в доме отдыха.

Рита не ответила — ведь это был не вопрос.

— Так. Все понятно. Только интересно: ведь ясно же было — как только придет вызов, так все и обнаружится, — на что же ты рассчитывала?

— На то, что ты не дурак! — воспламенилась гневом и твердо посмотрела ему в глаза.

И он это съел. Он это просто съел.

Ничего. Юрка — современное цивилизованное устройство на транзисторах и микросхемах, слаботочное, неперегревающееся, способное, как электронно-вычислительная машина, выполнять миллион операций в минуту. Юрка — это ум, а не какая-нибудь глупая, бьющая себя кулаком в грудь нараспашку душа. Душа — это ламповое такое громоздкое анахроничное устройство, требующее себе напряженного питания и всегда готовое сорваться и сгореть.

В тот же вечер он уже сидел и деловито составлял программу тренировки, «…дымососы загрузились полностью, разрежение перед дымососами максимальное, а разрежение в топке упало до одного миллиметра водяного столба. Котел начал газить. Из-за нагревания газоходов загорелись кабели управления вспомогательным оборудованием…» Развивал он эту драматическую повесть, высоко ценя свою голову, испещренную техническими терминами, как инструкция по эксплуатации оборудования. Юрка любил технический язык, который дисциплинировал ум и заставлял его подтянуться, как военная команда «Смир-рна!».

Ничего, что вышла эта накладка с Насирией, ничего, что здесь ГЭС, а не ТЭЦ («ГЭС отличается от ТЭЦ примерно как американские джинсы от ватника», на что вечнозеленый Валид, козыряющий своим русским, уточнил: «Ватник — это то, что носят деревьяне?» То есть, по его, жители деревни…), ничего Юрка с его головой справится и на ГЭС.

На стенах бара «Эльдорадо» в цветном полумраке — чудеса полиграфии. Вот картинка: пасмурная прерия, стоит на равнине вдали красотка, по-ковбойски расставив ноги, и сурово глядит на зрителя. Другая красотка смотрит той навстречу с переднего плана, она тоже в ковбойской позе — стоит, уперев руки в карманы шинели, спиной к зрителю, но лицо вполоборота видно. Противостояние этих застывших поз, этот сумрачный пейзаж настраивал на мысль о вечности, но в расходящихся фалдах шинели сияют ослепительно прямо в фокус объектива голые ягодицы, ничего не ведающие о значительности лица их хозяйки.

— Отлично! — прицокнула языком Рита.

Другие всякие картинки… Этот неутомимый улыбальщик Валид, с которым познакомились еще на теплоходе (он возвращался из командировки в Союз, «прихожу в магазин, прошу: мне двести граммов праздник! — вместо брынза»), он и здесь их опекает, окутывает улыбкой, видит все насквозь и читает с лица, проклятый шпион. Его внимательный взгляд как бы пытает: ну что, Рита, нравится? Видишь, Рита, тебе здесь не будет ни тесно, ни скучно, ты сможешь получить сколько хочешь удовольствий и потрясений. Хочешь потрясений, Рита? Хочешь запретной и внезапно сбывающейся любви, а?

Не хочу. Ты принимаешь меня немножко за другое. Я приехала сюда не за потрясениями и не затем, чтоб испытывать свои возможности. Я замру. Я сольюсь с почвой этих мест, как ящерица, вы меня нигде не заметите и ни в чем не изобличите. Я умею подчинить свою чувственность разумной цели. Если я бегаю налево, Валид, так с толком. А здесь обойдусь.

Он подносит спичку к ее ароматной сигарете — тонкой, протяженной, золотисто-коричневой, он сожалеет, что Рита исключает себя из игры.

— Рита, ты высоко ходишь и думаешь: я всегда буду ходить высоко. Тебе тяжело будет упадать. Громко.

(Образец арабского мышления на русском языке.)

— Почему ж обязательно «упадать»?

— Ты пользу вещей ценишь больше, чем потрясение.

— Наоборот, это залог прочного будущего.

С сомнением качает головой местный мудрец. Про Юрку сказал:

— Юра — он такой человек: что дадут на тарелке, то и ест, не говорит, что соленое.

— Это хорошо или плохо? — спрашивает Рита.

Валид смеется, лоснясь. Не отвечает.

А про Колю Кузовлева:

— Он никогда не скажет на черное, что оно белое. Он силен и верит себе. Поэтому ему трудно жить. Он думает: я не уступлю. Он глотает воздух не от земли, а от неба, он пьет воду только из родника. Но пройдет время, он нагнется — радикулит. Он не захочет это показать и станет как хамелеон.