Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Ночью, когда ему не спалось, он нюхал свое белье, пахнувшее слегка ее духами, и вслух горько жаловался небесам:

— …Ведь я прошу только, чтобы со мной не случилось ничего плохого. Господи, скажи, разве я многого требую? Боже мой, сколько я просил тебя, чтобы ты приглядывал за Волентком, но напрасно я молился. Ты глух ко мне. Куда идут мои жалобы? В какое бюро? Ангел… мой ангел-хранитель не передает их тебе? Чем я прогневил тебя, что ты совсем не заботишься о Волентке Ланчариче? А? Тебе не надо ничего отвечать, я знаю, я сам всем говорю, что нас здесь много, а ты один и у тебя нет времени для всех, ведь о камнях и тех должен ты заботиться… даже о жучках, муравьях, о воде… ты всем вещаешь, но когда кто-то так просит… а ты все видишь и все равно ни разу не вспомнишь про него, ну что мне, Воленту, прикажешь думать? Ты не уберег мою маму, отца отнял, меня сделал бедняком, в армии меня не оставил, молнию в меня запустил, жандармам меня отдал, позволил, чтобы голову мне задурила замужняя женщина… На меня ты только сердишься. Еще и Эву мне пожаловал… только зачем, зачем?… Почему это случилось? Почему я должен мучиться из-за замужней женщины, жены мастера… Почему она не какая-нибудь девица, чтобы все было проще? Ну?… За что мне еще и это, скажи? Только такого мне в жизни и не хватало!

Он молился по-венгерски, чтобы сторож случайно не понял, незаметно прокравшись к двери, и так тот все любопытствовал, как это да почему красивая жена мастера так печется о приказчике.

Волент подозревал, что Эва приезжает в город к судье. И не ошибся. Тогда по совету адвоката Белика она поехала к нему и после долгого ожидания в гостинице «Слован» в конце концов оказалась у него на квартире, где и отдалась ему.

И при последнем посещении тюрьмы она снова пошла к судье на квартиру, как они договорились, чтобы еще раз «поблагодарить» его, что он не осудил Волента на длительный срок, но все же посадил его, чтобы у нее оказался повод приходить к нему. Филип Коник был старый кот, и Эва Речанова влюбилась в него по уши. Это был первый мужчина, с которым она согрешила, после мужа — второй, которому она отдалась. Он совсем не походил на ее Речана, и на несколько недель она просто потеряла голову. Она и потом не могла его забыть, словно не Речан, а он был ее первым возлюбленным.

Как только Волент в конце июля вернулся из тюрьмы, она собрала чемоданы и поехала с дочерью навестить мать. Решила провести конец лета у родных, обойти знакомых, съездить и на близлежащие курорты: в Корытницу и Слиач, где раньше никогда не бывала, хотя от ее дома туда было рукой подать.

Мать с дочерью решили вернуться осенью, пусть мужчины помучаются одни.

Речановой надо было прийти в себя и подумать о будущем.

Они уехали рано утром. Речан их проводил и все удивлялся, зачем им столько чемоданов, какие же они едут разодетые, словно отправляются в Париж.

После возвращение Ланчарича из тюрьмы и отъезда женщин торговлю вел Речан, он даже отправлялся вместе с помощником по ярмаркам делать закупки, как бывало раньше, в первые месяцы после приезда в город. Ланчарич против этого не возражал, даже наоборот. Он снова вел себя как приказчик, выполнял поручения мастера и внешне весьма охотно, без возражений и упрямства, принял свою подновленную роль на этом дворе. Частично потому, что знал: после инцидента с жандармами и суда о нем слишком много говорят, да и сами жандармы наверняка сейчас следят за ним в оба глаза и за любое нарушение дадут ему по рукам; с другой стороны, он повиновался Речану из благодарности за то, что тот сделал ради его спасения. В общем, до поры до времени он оставил привычку действовать за спиной хозяина. Но такое состояние вечно длиться не может, а если кто-то попытается использовать его в своих целях, это способно вызвать в человеке обратную реакцию, и Воленту начало вскоре казаться, что мастер зажал его в клещи, использовав момент, когда он сопротивляться не мог.

Речан взял дело в свои руки, и оно начало приходить в упадок. Он очень ясно видел это по счетоводной книге, но не особенно огорчался, довольствуясь тем, что есть. Ему уже надоело бояться хозяйничанья приказчика и жены. Суд над Волентом и отъезд женщин пришлись ему кстати, он мог радоваться, что все, слава богу, обошлось. Единственное, что его мучило, — это чувство вины перед дочерью, состояние которой таяло по его вине, да еще некоторый страх перед женой, перед тем, что она скажет, когда вернется и подсчитает доход. Но все это были пустяки по сравнению с его прежними муками из-за неуемной инициативы помощника и алчности жены. Этого он забыть не мог. Но очевидно, что и это не заставило бы его провести в отсутствие жены столь радикальных перемен. Подлинный ужас на него нагнал суд и в еще большей мере — реплика вахмистра Жуфы насчет кувшина, который повадился по воду ходить. Кое-что добавили предвыборные визиты коллеги Полгара и благодетеля Добрика. Последний внимательно осмотрел его дом и был явно поражен тем, как невероятно разбогател мясник за это время. Добрик ничего ему не сказал, но удивления не скрыл. Он не стал задерживаться, и вообще от былого доброжелательства не осталось следа.