Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Он повернулся лицом вниз и беспомощно заколотил кулаками по полу, тихо с болью повторяя:

— Она спала с ним! Спала! Это точно, сука паршивая!

Сел, потом вскочил и помчался на кухню. Он был как полоумный. Ходил вокруг стола, бил по нему, ударялся о его углы, всюду пустил воду, как будто хотел затопить квартиру, потом закрутил краны так крепко, что не мог открыть, распахнул буфет, чтобы вынуть из него посуду: ему захотелось еще раз перемыть ее. Снова и снова.

Наконец успокоился, и даже настолько, что все свои подозрения высмеял. Так прошел примерно час. Из производственного зала он снова кинулся на кухню, чтобы вымыться по пояс. Он был весь в поту. Как в лихорадке.

В следующие дни ему легче не стало. Страшная ревность не давала ему спать. И все время он подстерегал, не выдаст ли себя Эва.

Ничем определенным она себя не выдала, но ездить в город не перестала.

Суд состоялся прекрасным июльским утром. После трех дождливых дней наконец-то выглянуло солнце.

Когда распогодится и небо наконец прояснится, когда не очень жарко и совсем не холодно — словом, погода, какая и должна быть в приятном, умеренном климате. Люди тоже становятся более мирными и дружелюбными. На ход судебного разбирательства оказывает влияние все, даже то, что вроде бы влияет на людей совсем незначительно. Простым, чувствительным и болезненным людям очень хорошо известно, что пусть они перед законом чисты, как лилия, пусть у них имеются сотни гарантий, все равно они входят в суд и залы заседаний с чувством озноба.

Адвокат Белик суды знал. Его паланкские коллеги по праву ставили ему в вину некоторую несолидность, но для своих клиентов он был не менее полезным, чем они. Он ориентировался не на абсолютное знание параграфов закона, не корпел над блестящей защитительной речью, а в первую очередь использовал людские слабости. Можно было бы сказать, что больше всего он любил внушать своим клиентам, чтобы они прикидывались наивными. Для благородного духа наивность, несомненно, смешна, но именно с ней он справляется хуже всего. Уравнение со многими неизвестными его не заставит отступить, но нелогичность, глупость, наивность, непонятная для него несговорчивость собьют с толку. Его не одолеет мировая проблема, но в два счета сведет с ума людская тупость и глупость.

Белик был не гений, не особенный хитрец, но просто не упускал случая, чтобы лишний раз не воспользоваться этим открытием. Среди приличных людей его не ценили, но именно поэтому он и мог себе позволить такое. Это свидетельство о непризнанности было оружием отвергнутого честолюбца.

В ожидании судебного разбирательства он отрепетировал с подзащитным Волентом Ланчаричем небольшой спектакль для суда. Учил клиента, как ему держаться на разбирательстве, а так как делал он это в соответствии со своей методой, то дело шло нелегко: поначалу Ланчарич упрямился как баран. Но адвокат все же его обработал.

Волент понял свою роль и смысл игры.

Он предстанет, вернее сказать, будет делать вид, что предстал перед самым уважаемым синклитом в мире, перед самым славным обвинителем и судьей в районе и окрестностях. Слывет ли он, Волент Ланчарич, языкатым и дерзким мужиком? Да. Слывет, ничего не поделаешь. В суде это знают, и из этого будут исходить. Так что, если он с самого начала будет перед ними пресмыкаться, он испортит всю радость судье и его присным. К охоте на такую птицу они всегда готовятся заранее, надеясь, что он обязательно начнет хорохориться и перед ними, и заранее радуются, как они посадят его на место. Боже, как любят они пользоваться своей силой и властью! Так что ему, Воленту, бояться суда нечего, бояться надо судьи.

Ланчарич начнет (согласно сценарию) самоуверенно, резко и нагло. Подтвердит свою репутацию. Судья обозлится, и еще как! Тогда Волент «поумнеет и опомнится», проявит некоторое смятение, вытекающее из неожиданного осознания того, что его осадили, и станет квелым, как перезрелая груша. Потом со всяким вопросом будет обращаться только к судье, отвечая, будет есть его глазами, не спускать с него взгляда, даже когда начнет отвечать на вопросы обвинителя и защитника. Он яснее ясного даст понять, что судья напугал его и что он знает, у кого в руках он очутился. Если ему удастся рассердить судью в самом начале, тогда он его переиграет. Кто такой судья? Профессионал. Он не рассердится дважды, но один раз — непременно. Почему? Потому, что он профессионал. Если он рассердится сразу, значит, позже, при обсуждении вопроса о размере выносимого наказания, сердиться уже не будет. Рассердившись вначале, он к концу разбирательства успокоится и при вынесении наказания будет умеренным, даже и с чисто профессиональной точки зрения.