Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Каждому хотелось увидеть генерала, поэтому весь Паланк высыпал на Легионерскую улицу, запрудил тротуары, заполонил все уставленные геранью окна. Многим хотелось лицезреть генерала, не обременяя себя предписанной субординацией: за бокалом вина, беседуя или даже танцуя. Но никто не жаждал этого больше, чем Волент Ланчарич, приказчик Кохари.

Пока во всех помещениях трактира, отделанного светлым полированным деревом, не разыгралось настоящего веселья, Ланчарич сидел с парнями в распивочной. Потом втерся в общество курсантов школы офицеров запаса, которые из всех служащих в армии всегда напивались первыми, оттого что еще не совсем влезли в шкуру служивых вояк, не свыклись с военной жизнью, командирскими правами и не отрешились от тоски призывников. Среди них один был явно не в духе: ему на маневрах не удалась разведка, более того, он чуть было не устроил пограничного инцидента, когда, разыскивая мнимого противника за рекой, заблудился в кукурузе и перешел границу. К счастью, генерал, маркировщики и корпус посредников из штаба дивизии ничего не заметили, курсант и его разведчики вовремя опомнились, но их оплошность не ускользнула от внимания штабс-капитана Плахты, заядлый вояка пообещал рассчитаться с ними потом. Плахта был не дурак, чтобы придавать этому гласность: дело-то касалось и его, но то, что он, образцовый солдат, должен кого-то покрывать, через неделю так его допечет, что взыскания виновникам обеспечены.

Курсант, черноволосый парень из Топольчан, по гражданской профессии строитель, переживал не за себя, а за своих солдат, к которым штабные офицеры особенно строги. Он все подзуживал товарищей спеть старую солдатскую песню «За государя императора…», которая так славно орется, но они все не решались и распелись только уже под хмельком. И Ланчарич с ними.

Он не привык пить водку с пивом, начал просто за компанию, вскоре упился и вышел на свежий воздух в близлежащий скверик, расположенный между домами и бывшей городской стеной (старые паланчане называли эту часть города Паркан). Он не переставал петь, чтобы быстрее прийти в норму, и приставал к служанкам, поджидавшим своих пьяных солдатиков, чем привлек к себе внимание жандармского патруля. Тот подошел урезонить его, терпеливо уговаривая не делать глупостей, терпеливо — потому что здешние жандармы знали, что он за птица. Но ему это все равно не понравилось, и он стал задираться, бравируя перед служанками, сбежавшимися на шум. Разозленные жандармы пытались его увести, но он не давался, за что и получил по затылку дубинкой, ему надели наручники и отволокли, конечно, в сопровождении толпы зевак, в жандармерию. И там оставили на хлебе и воде до понедельника, пока за ним не явился Кохари.

Ланчаричу было до смерти обидно, что он не смог погулять в клубе до утра и лишился похода по окрестным деревням, куда курсанты собирались в воскресенье после обеда. Во время маневров они свели знакомство с девушками и высмотрели хорошие погребки. Кому было бы не жаль лишиться такого развлечения? Ради этого он втирался курсантам в дружбу и даже платил за выпивку. И все пошло прахом. Гордый, самоуверенный парень — и вдруг такой срам! Долго Волент стыдился показываться людям на глаза. Воспоминание об этом инциденте было мучительно до слез и забылось не сразу.

С тех пор Волент озлобился на жандармов. Тогда он много пил. Готовился идти в армию, радовался грядущей перемене в жизни, но пил потому, что не мог справиться с неуемной силой, юношеским сумасбродством, грустью и слишком бурным темпераментом. Как-то раз в подпитии решил заявиться в жандармерию ночью. И отправился, захватив в карман пригоршню камней и с железной палкой в руке. Дело кончилось больницей, так его отделали разозленные стражи порядка. Он рвался к ним через окно и угодил в комнату, где сидел штабс-вахмистр Худечек — которого знали даже внизу, в Далмации, где он служил еще при Франце-Иосифе, при случае увеселяя местных жителей борьбой с ярмарочными медведями и силачами. Он тоже вырос на дворе мясника и, хотя был уже не первой молодости, с пьяным парнем разделался в два счета.

После этого случая Ланчарич не переставал провоцировать жандармов и до осени еще раз угодил в участок. Ему даже пришлось немного отсидеть; Кохари, хотя он был вынужден разориться на очередной штраф, к дебоширству приказчика относился с долей снисходительности, ибо направлено оно было против режима, который он не любил. В определенных кругах он этим даже хвастал, а позже, после занятия Паланка, — публично.