Альфонсо Микельсен - Избранные

На этом берегу я вновь стал обычным смертным. Таким, как все, просто честным, уважаемым человеком, каким всегда был.

Боже мой, какое счастье! На меня не указывали пальцем, мне никого не надо было уверять в своей невиновности. Я чувствовал, что окружающие нас бедные люди относятся к нам вполне благожелательно, видя в нас мирную супружескую пару. Пожилой господин в сопровождении юной красавицы жены.

Каждое утро мы ходили на базар за фруктами к завтраку и совершали небольшую прогулку, прежде чем идти на пляж. Крестьяне здоровались с нами с искренней сердечностью.

— Молодая сеньора Ольга, а я принес вам чиримойяс!

— Купите помарросас [27] Тропические фрукты и ягоды. , сеньор, — обращались ко мне, — они такие же красивые, как ваша супруга.

Ольгу окружала дюжина полуголых мальчишек, которые клянчили у нее монетку, восхваляя при этом ее молодость и красоту:

— Во имя богоматери де ла Канделарии! Мисс Вселенная! Подарите монетку!

— Какая она мисс Вселенная? — возмущался другой. — Ведь она Королева моря!

— Какая Королева моря? Она Королева спорта! — настаивал третий.

Каждый награждал Ольгу титулом очередной королевы красоты, которые то и дело посещали этот город для участия в конкурсах на это высокое звание. Возможно, они лишь хотели польстить мне своими восхищенными возгласами, чтобы получить и от меня монеты. А может быть, искренне считали, что Ольга — одна из знаменитых королев красоты! Меня не интересовали причины их поведения. Я щедро награждал их, наблюдая, как Ольга, всегда такая серьезная и сдержанная в обращении со своими клиентами в парикмахерской, теперь принимала с детским удовольствием «комплименты» попрошаек.

Было ли известно что-либо этим людям, их отцам, братьям о грозных списках, составляемых Соединенными Штатами Америки, из-за которых их соотечественники ненавидели меня? Эти люди ничего не знали.

Однажды вечером, возвращаясь на паруснике с рыбной ловли — мы арендовали его у старика, «морского волка», — мы увидели на набережной небывалое скопление людей. Здесь, у аптеки, продавались газеты, привозившиеся из соседнего города. Выйдя на берег, мы направились прямо к толпе узнать, в чем дело. Все были взволнованы и во весь голос кричали что-то. Я ничего не мог понять, пока Ольга не спросила полицейского, что же происходит. Потом взяла меня под руку и отвела в сторону.

— Только что стало известно, что германская подводная лодка потопила в океане наше каботажное судно, вышедшее три дня назад отсюда. Подлодка подобрала часть команды, которой удалось спастись. Говорят, радио Берлина сообщало о спасенных, чтобы их семьи знали, кто остался жив.

Сообщение это, полученное как раз в том порту, откуда вышло судно, не вызвало ни у кого сомнений. Я не знал, что делать, что сказать, еще не понимая всех последствий, которые мог иметь для меня этот факт. У меня не было ни малейшего чувства вины за то, что я был согражданином нацистских преступников. Ольга первая поняла, насколько опасно мне находиться здесь, среди родных и друзей жертв германской подлодки.

— Пошли домой. Там мы можем послушать радио, — сказала Ольга. И лишь тогда я понял, что меня ожидает…

Единственное, что нам удалось узнать по радио, это что на ближайшие дни назначено заседание конгресса — внеочередное, — на котором против нацистского рейха будут приняты меры экономического характера. В большинстве передач выражалось возмущение неслыханным нападением, но ни одна из них не делала никаких предположений по поводу последующего развития событий. Комментаторы соревновались в красноречии и эрудиции, произнося зажигательные речи. Однако догадаться, возможно ли объявление войны Германии, было совершенно нельзя. Только официальная нота правительства (кстати, ответ на нее так и не был получен) давала понять, что предстоят более решительные меры, чем разрыв дипломатических отношений, шаг, предусмотренный на конференции делегаций латиноамериканских стран в Рио-де-Жанейро.

Мы сидели в полной растерянности, раздумывая, как следует действовать в этой ситуации. Ольга считала, что нам надо немедленно вернуться в столицу, где я мог бы установить нужные контакты и быть в курсе событий. Однако из свойственного мне чувства противоречия, которое стало моей второй натурой, я предпочитал переждать бурю, собирающуюся над моей головой, в этом благодатном оазисе, полном столь дорогими мне воспоминаниями.

В глубине души я таил надежду — сейчас я понимаю, это была надежда утопающего, — что вот-вот получу известия от Мьюира… Увы, я мечтал вернуться в столицу с гордо поднятой головой в тот самый момент, когда мое положение германского эмигранта грозило стать еще более тяжелым.