Альфонсо Микельсен - Избранные

— Посмотри на закат! Боже мой, какие краски! — восклицала она, показывая на диск солнца, который с невероятной быстротой скатывался в море где-то прямо за пляжем.

Шофер, догадавшись, что мы — туристы, объяснял нам:

— Здесь почти никто не купается; опасный пляж, открытое море. Волны здесь всегда огромные. Первое, что делают приезжающие сюда американцы, это бегут посмотреть на пляж — берег «Большого прибоя». Говорят, что даже в Соединенных Штатах Америки не бывает таких больших волн.

И в словах простого шофера, как в капле воды, отразилось неистребимое стремление граждан этой страны быть не хуже других. Как раз об этом я говорил Фрицу в первый день нашей ссоры.

Такси продвигалось вперед с большим трудом, время близилось к вечеру, и народу на улицах становилось все больше и больше. Но я думал о другом: о том, что с каждой секундой подходил момент, когда я должен буду выполнять обязанности супруга! В ушах у меня все еще гудело от шума, моторов, но сильнее всего был страх, овладевший мною, едва самолет приземлился на этой гостеприимной земле, где мы наконец могли остаться наедине.

Снятый мною домик состоял из двух спален, гостиной, столовой и крохотной кухни. Внутреннее убранство было скромным, помещение украшали лишь морские трофеи. И только радиоприемник в углу гостиной придавал современный вид этому незатейливому, отделанному грубым деревом жилищу. Если мы и испытывали некоторые неудобства, то они полностью восполнялись дружелюбием окружающих нас людей. Жители побережья — народ искренний и открытый, общение с ними доставляло радость и украшало жизнь, освобожденную от липкой паутины светских условностей. Казалось, что все вокруг наслаждаются вечным праздником, что у местных жителей один закон — жить в радости, которой наградил их некий языческий бог. Напыщенность лаинесов, темные костюмы столичных адвокатов вспоминались здесь, как мрачный сон. Где-то далеко остались моя ожесточившаяся родня, «черный список», мои бесхарактерные друзья и их жены, которые укладывались в постели с друзьями мужей только потому, что последние не подарили им чистокровную лошадь. «Это все — дела богачей», — просто и выразительно сказала Ольга. А еще дальше, совсем далеко, остались мое суровое детство, строгость кальвинистских догм, которые так затруднили мне жизнь, исключив возможность предполагать злые намерения в ближних. Я в избытке познал ложь и предательство. Сорвал не одну гроздь презрения и соперничества, процветающих в узком кругу «избранных». Именно здесь, как нигде, бушуют низменные страсти, едва прикрытые мнимой дружбой, что так поразило меня в первый визит в поместье Эль Пинар.

Теперь передо мной открывался еще один, совершенно новый для меня мир. Я жаждал исследовать его дебри, пробираясь по руслу одной из тех жизненных рек, что бесшумно прорезают джунгли социальных условностей, смывая все препятствия на своем пути. Откроются ли мне секреты этого мира в объятиях юного создания?

Я никогда в жизни не испытывал такого волнения, как перед нашей первой ночью на курорте. Страх парализовал мой разум, напоминая о беспощадной угрозе нового позора.

Как только мы вошли в дом, Ольга сменила красный костюм, в котором летела, на желтую блузу, более легкую и прохладную, ту самую, что мы с ней вместе купили в модном магазине. Пламя желания никогда еще так не пожирало меня. Каждая частичка ее кожи, размягченная теплом, казалось, жаждала поцелуя.

Горечь от всего случившегося со мной за последнее время, чувство отверженности и одиночества усиливали мое желание. Мне казалось, что и Ольга испытывает то же. Ее молчание было сильнее любого призыва. Боже мой, как же мне избежать неизбежного?

Закончив ужин, слегка опьяневшие, мы отправились каждый в свою комнату, не сказав друг другу ни слова, будто заранее договорились о том, что должно будет произойти в эту ночь. Несколько минут спустя я постучал в дверь комнаты Ольги, как если бы это происходило постоянно в нашей совместной жизни. Я вошел. Ольга немного подвинулась, освободив мне место, и, как только я лег, положила голову мне на плечо в ожидании ласки.

На стене вырисовывалась тень от вазы с несколькими цветами, отраженная лунным светом. Тень эта была похожа на стрелки огромных часов, показывавших вечность. Это придавало особую таинственность обстановке. А я опять боролся с застежками на белье лежавшей рядом со мной женщины!

Лишь шум волн, разбивающихся о прибрежные камни, напоминал о жизни на земле. Стена воды вырастала над поверхностью моря, приближалась к скалам, разбивалась с грохотом о них и откатывала от берега с тяжелыми всплесками. Возвращалась, уходила, возвращалась вновь. Мы потянулись друг к другу в непреодолимом желании. Несколько нежных слов, губы наши слились в поцелуе, и… Ольга впервые стала моей.