Альфонсо Микельсен - Избранные

Всем нам пришлось аплодировать, после чего адвокат продолжал:

— Позволю себе зачитать некоторые абзацы из упомянутой выше статьи, неопровержимого и ценного доказательства, ибо оно принадлежит перу, которое я высоко ценю. Каждому известно, что большую часть моей жизни я сражался именно против этого пера! Итак, слушайте меня, господа члены суда и уважаемая публика. Вот что пишет Сирано: «Правительства обычно терпят крах не из-за своих ошибок, а из-за того, что правительствам недостает хорошего вкуса. Справедливо говорил Талейран о Наполеоне: „Как жаль, что подобный гений так плохо воспитан!“ Падение Наполеона в немалой степени объясняется отсутствием у него светского такта. Во многих случаях, имея для этого все предпосылки, Наполеон не сумел подняться выше маленьких слабостей своих подчиненных! В то же время его племянник — Наполеон III, не обладая даже крошечной долей качеств военного и государственного деятеля, которым в избытке владел первый из Бонапартов, тем не менее достиг трона и оставался на нем двадцать лет. И все благодаря своему savoir faire [14] Умению жить (франц.). , своему такту. Лично я, не вникая в политику, проводимую газетой „Эль Меркурио“, считаю, что процесс против генерала Бельо означает отсутствие хорошего тона и рано или поздно неизбежно отразится на престиже правительства, которое мы сейчас защищаем. Я заранее признаю свое полное невежество в вопросах военной юрисдикции и даже в сути обсуждаемого вопроса. Однако, располагая информацией, которой, очевидно, располагает и широкая публика, я хотел бы задать правомерный вопрос: как можно обвинять генерала Бельо в заговоре, когда, по сути, никакого заговора не было?! Вот если бы президент страны хотя бы на несколько часов был лишен свободы, если бы он вернул власть с помощью верных ему офицеров, вот тогда можно было бы судить за попытку заговора. Учитывая весь ход событий, можно смело утверждать, что правительство рискует потерять авторитет в глазах народа — и даже армии, — начиная процесс, который не сможет благополучно довести до конца».

Адвокат наконец благополучно закончил чтение газеты. Одной этой статьи — вернее, ее чтения на процессе (что превратило суд над Бельо в обсуждение проблемы о том, что собой представляют хорошие манеры, а что — плохие), — одного этого, повторяю, уже было достаточно, чтобы выиграть процесс. Газета, внешне поддерживавшая правительство и в то же время кичившаяся своей независимостью, уделила очень скромное место политическому аспекту нашумевшего процесса. Зато страницы, посвященные светской хронике, на этот раз пестрели фотографиями присутствовавших. Особенно часто мелькали фотографии нашей приятельницы Сариты, чья красота, по словам репортера, выделялась особенно ярко благодаря тончайшей детали, свидетельствующей об изысканности этой дамы. Дело в том, что Сарита явилась в зал суда, надев вместо шляпки… военное кепи!

Адвокат был непревзойденным оратором, свободно изъяснявшимся на языке «избранных», и отвечал всем меркам условностей, которые царили здесь. Каждое слово его речи от начала до конца воспринималось публикой с бурным энтузиазмом. Как и следовало ожидать, Бельо был оправдан в тот же вечер. Пресса оппозиции немедленно возвела его на пьедестал национального героя, поставив рядом с теми, кто покрыл себя неувядаемой славой в борьбе за независимость страны.

Передо мной встал неразрешимый вопрос: каким образом этот генерал, обласканный правительствами, включая и то, против которого он организовал заговор, человек, для которого не существовали ни зависть, ни соперничество соратников, вынужденных вползать по обязательной лестнице военной службы, каким образом этот человек приобрел престиж, позволивший ему выйти победителем из зала суда? Ответ был один: его спас почтительный страх правосудия перед Ла Кабрерой, перед «избранными». Этот страх был неписаным законом мира сего.

Мои размышления были прерваны Мерседес:

— Приходите завтра ко мне на чай. Мне надо кое-что рассказать вам.

В условленный час я предстал перед Мерседес. Меня удивило, что она была одна. В маленьком кабинете, где она сидела, уютно горел камин. В углу слабо светила настольная лампа, подставка которой была сделана из свитых морских канатов. Рядом бурлил самовар, сделанный из великолепного английского серебра. Все было предусмотрено, чтобы не прибегать к помощи служанки.

Мерседес была одета с подчеркнутой простотой. Довольно долго она комментировала процесс, который, по всей видимости, страшно занимал ее. В какой-то момент она, очевидно, угадала мое недоумение, вызванное отсутствием ее мужа, потому что вдруг сказала: