Альфонсо Микельсен - Избранные

Разговоры, которые велись в клубе «Атлантик», и в первую очередь Пересом, вращались преимущественно вокруг баснословных барышей, получаемых от спекуляций на бирже. Вдохновленный своими первыми успехами на этом поприще, я принимал в этих беседах самое активное участие.

— Сеньор К., почему бы вам не получить ссуду в банке на полгода, а затем пролонгировать срок возврата? В таком случае мы могли бы купить на паях сто тонн типографской бумаги, — предлагали мне в «Атлантике».

— Не знаю, предоставят ли мне кредит…

— Естественно, дадут. Я познакомлю вас с управляющим банка, он сидит за соседним столом.

Вскоре банк предоставил мне кредиты, и сделка пошла так, как была задумана. Иначе и быть не могло. Цены росли из года в год, но это чувствовали лишь те, кто жил на свое жалованье, у кого не было никаких капиталов, кто не мог «получать кредитов». Для «избранных» же жизнь становилась все легче. Повышение цен на товары и продукты лишь вдохновляет тех, кто их производит или выпускает на рынок. За редкостным исключением, главной целью каждого, кто обитал в дебрях Ла Кабреры, были деньги. Поэтому обязательную тему любого застолья составляла последняя крупная сделка. Дружеские связи устанавливались и рушились в зависимости от финансового соперничества; источником семейных разладов чаще всего была та же золотая лихорадка, которая пожирала всех без исключения.

…Жажда приводит к одному и тому же источнику всех зверей, даже если жизнь более слабого при этом находится под угрозой…

Однажды в газетах под крупным заголовком появилось сообщение: «Состояние семейства Кастаньеды — предмет сенсационного юридического спора. Адвокаты спорящих сторон излагают свои точки зрения газете „Эль Меркурио“».

— Что это означает? — спросил я одного из своих друзей. — Почему юридический спор по столь частному делу должен стать достоянием широкой публики?

— Потому что сделки, коммерция — любимая тема широкого читателя. Об этом деле уже столько было разговоров. Поэтому спорящие стороны вынуждены были прибегнуть к помощи газет, чтобы дать достоверные пояснения.

Настроение дельцов в тот момент можно было сравнить разве что с ликованием африканского племени, натолкнувшегося на кладбище диких слонов, где под слоем камней и пыли скрываются ценнейшие бивни. Трудно подобрать здесь более точное сравнение.

За столиками, где сидели дамы — и великолепные! — стремлением которых было будить желания своих соседей мужчин, бокалы то и дело наполнялись напитками, располагающими к полнейшей откровенности. А разговор все время вращался вокруг проклятого судебного дела.

— Управляющий в обществе получает ежегодно сорок тысяч. Вся суть в этом, — сказал кто-то.

— Но налоги при разделе составили около трех миллионов, — добавил другой.

— Капитал, оставленный стариком, даже если не прикладывать к нему руки, приносит ежегодно шесть миллионов чистого дохода.

Если кто возражал против подобного заявления, в спор немедля включались все присутствующие. Казалось, что прелестные женщины в эти мгновения исчезали, настолько мужчины были поглощены цифрами, и только цифрами. Более того, в сердцах мужей, уставших от собственных жен, поселялись не новые привязанности, как это случается у мужчин, — ими овладевала навязчивая страсть «делания денег». В глазах общества она была куда простительнее, чем связь с женщиной. Двадцатипятилетние дамы, в свою очередь разочаровавшись в мужьях, занятых финансовыми операциями, становились легкой добычей любого, оказавшего им внимание. Такие женщины обычно увлекались крепкими напитками или убивали время за игрой в гольф, пытаясь таким образом не думать о том, что они преданы забвению.

…Это смахивало на положение самок хищников в джунглях. Из укромного уголка наблюдают они за вольностями своего самца и мирятся со всеми его прихотями…

А на другом континенте гибли тысячи и тысячи молодых людей — русских и немцев. Они лежали в скованных холодом русских степях, и вместо крови их артерии и вены заполнял лед. Каждую ночь взрывы бомб сотрясали полуразрушенные английские города. Подданные британской короны наблюдали, как в облаках пыли исчезали руины их некогда могущественной империи. Бельгийские, греческие, французские дети умирали от голода. Для меня контраст между этими двумя мирами был драматически ошеломляющим. Мир Южной Америки, где все так просто и легко, где под безоблачным небом протекает жизнь кучки «избранных», использующих любые рычаги, любые связи, чтобы в эпоху всемирной катастрофы, которая их будто и не касалась, множить свои состояния. И мир по другую сторону Атлантического океана, где под угрозой полного исчезновения изнемогала строившаяся веками цивилизация.