Уильям Уортон - Пташка

Альфонсо Второй, кенар из первого выводка, стал почти таким же забиякой, как его отец. Иногда они устраивают жуткие потасовки. Старику Альфонсо с большим трудом удается отыскать в вольере местечко, где его перехвативший лидерство сынок не считает, что родитель вторгается на его территорию.

Я до сих пор не потерял еще ни одной канарейки. Мистер Линкольн дает мне несколько чудных советов насчет подкормки. Я замачиваю семена и подмешиваю их в яичный корм или кашу. Также я даю канарейкам яблоки, салат и листья одуванчиков.

Считая Альфонсо и Пташку, у меня теперь двадцать птиц — двенадцать самцов и восемь самочек. Единственная пара, насчет которой я не сомневаюсь, что их нужно сажать вместе, это Альфонсо и Пташка. Я мог бы использовать Альфонсо для линейной гибридизации, но он так хорошо ладит с Пташкой, что не хочется разбивать их «семью». Хоть мне и нелегко решиться на такое, но я решаю продать или обменять всех самок. Мне нужна новая кровь: нельзя скрещивать брата с сестрой. Некоторые из самочек такие красивые, что мне ужасно не хочется их продавать. Чувствую себя прямо-таки работорговцем.

Я собираюсь завести пятнадцать пар, так что мне нужны еще три самца, не говоря уже о самках. Приходится поискать месяца два, прежде чем удается найти таких самцов, каких я хочу. Главная трудность в том, что даже в большом вольере трудно разглядеть, насколько хорошо они могут летать. Птицы в них просто не могут развить настоящую скорость.

Один из купленных мной самцов имеет золотисто-коричневый, так называемый «коричный» окрас. Туловище у него удлиненное и изящное, как у Альфонсо, но по типу пения он относится к саксонской породе — это значит, он роллер как бы наполовину.

Другой самец желтый, но у него черные головка и хохолок. Этот хохолок разделяется посередине и словно зачесан на пробор. Вообще у него такой вид, будто на нем шапочка. Он чем-то похож на клоуна. Если двух птиц с хохолками скрестить, то у птенцов головы будут лысыми. Поэтому мистеру Линкольну очень не нравится, что я купил кенара с хохолком. Он не любит фасонистых птиц. Но этот с хохолком здорово умеет летать. Кроме того, он потрясающе может парить. Вообще-то, парение — не для канареек, но этот хохлатый нарезает круги под потолком вольера, словно высматривающий добычу ястреб. А еще у него прекрасно получается глиссада, так что я просто должен был его взять.

Последнего самца я беру у мистера Линкольна. Он отдает мне его почти даром. Считает этого кенара чокнутым. Во время полета он то и дело бьется о стенки вольера. Большинство птиц быстро понимают, что такое клетка и как обходиться с проволочной сеткой. Подлетая к ней, они вытягивают лапки и хватаются за ячейки. Только птенец может удариться головой о стенку вольера.

Оказывается, этот самец не умеет распознавать границ клетки. Он уже взрослый, но постоянно натыкается головой на сетку, словно ее не замечает. В результате ему приходится много времени проводить на полу, приходя в себя после подобных столкновений. Мистер Линкольн говорит, что он родился упрямым тупицей. Я предлагаю отдать за него одну из моих темных самочек, но мистер Линкольн и слышать об этом не хочет. Говорит, что, едва заметив, как эта птица дурит, он тут же подумал обо мне.

Самок я обмениваю одну на одну. Почти всех берет к себе миссис Прево и предлагает мне выбирать самому, каких захочу. Ей нравится, что я собираюсь скрещивать канареек парами. Я провожу две недели в ее вольере, стараясь выбрать ее лучших летуний. Мной разработана целая система. Одолжив в школе секундомер, я минут пять наблюдаю за каждой птицей. Единственное, что я учитываю, это сколько времени из этих пяти минут птица проводит в воздухе. Я трижды устраиваю такой тест всем канарейкам, а затем приплюсовываю баллы за изящество и скорость полета. В результате у меня получается таблица, в которой каждая самка оценена с точки зрения ее летных качеств. Кроме того, я остерегаюсь птиц, которые попросту неуклюжи. Поэтому я смотрю, не оступаются ли они, садясь на насест, и не сталкиваются ли в полете с другими птицами. Когда же им надо приземлиться, втиснувшись в узкое пространство между двумя птицами, они много и бестолково машут крыльями. Вдобавок я избегаю самок, которые любят петь или драться. Все книжки говорят, что это дурные знаки и такие канарейки не годятся для выведения птенцов. Поющие самки могут покинуть гнездо. Составленный наконец список я передаю миссис Прево. В нем оказываются некоторые из ее лучших производительниц, и она не хочет их ни продавать, ни обменивать, но в основном я получаю то, что хочу.