Уильям Уортон - Пташка

— Благодарю, сэр.

Решив не лезть на рожон, я щеголевато, одним резким движением отдаю ему честь, он отдает честь мне, я делаю поворот кругом и, чеканя шаг, удаляюсь. Прохожу через помещение караула, спускаюсь по лестнице, пересекаю наш ротный плац и захожу в нашу казарму. Плюхаюсь на койку, как это делают все в нашем взводе. Беру книжку комиксов с соседней койки, которая вся ими завалена. Смотрю на обложку — это «Чудесные приключения капитана Марвела». Через пять дней, успев прочитать добрую сотню комиксов, я получаю на руки документы о моем переводе в Беннинг. Повидаться с уродом я так и не сходил.

Я закончил, но Вайсу этого явно мало.

— Это все, сержант?

— Так точно, сэр.

— Вы не испытывали желания сделать еще раз нечто подобное?

— Никак нет, сэр. Я получил свой урок.

— А не случалось ли вам когда-либо ударить нашего пациента или применить к нему иное насилие?

Наконец-то он задал свой главный вопрос!

— Никак нет, сэр. Мы были друзья.

Он проталкивает карандаш между пальцами еще несколько раз.

— Как выдумаете, Альфонсо, почему вы стали жертвой этих агрессивных импульсов, этой враждебности? Нет ли у вас затаенного чувства, что к вам были несправедливы, что вас обидели?

Вот сукин сын! Он обвел меня вокруг пальца при помощи этого своего жирного брюха, улыбочек и очков. Он знает. Теперь я об этом догадался. Я попался на этой шизне, как матрос Пучеглаз.

И вляпался же я в такое дерьмо!!!

Все лето я занимаюсь только тем, что наблюдаю за канарейками, — когда не отлавливаю собак, разумеется. Кроме Пташки и Альфонсо, у меня теперь восемнадцать канареек. Во время линьки никто не погиб. Когда я наконец понял, что все они летают по-разному, я очень обрадовался. У каждой птички свой стиль. В канарейках мне больше всего нравится то, как они летают. Как мистера Линкольна интересует их раскраска, так меня интересует полет. Смотрел бы и смотрел на них, это почти как летать самому.

Из-за жаркой погоды в моей комнате действительно начинает попахивать. Мать то и дело просовывает голову в дверь и принюхивается. Нужно определенно что-то придумать, прежде чем она дойдет до ручки.

Между прочим, я ставлю над своим молодняком эксперименты. Я хочу точно выяснить, какой вес может поднять канарейка и при этом лететь дальше. Еще мне хочется знать, насколько важны для полета крылья. Будет ли птица, у которой нет крыльев, пытаться взлететь? Я беру одного птенца из последнего выводка и выдергиваю у него маховые перья, как только они начинают отрастать. Он продолжает делать все то же самое, что и другие, разница только в том, что когда он прыгает из гнезда, то не может полететь. Прыгает кругами по неширокому полу клетки. Другие вырастают и, покинув ее, кружат себе по вольеру, тогда как он по-прежнему словно привязан к гнездовой клетке-садку. Но когда маховые перья все-таки отрастают, он наверстывает упущенное и вскоре летает не хуже своих братьев и сестер.

Я выбираю среди молодых птиц несколько лучших летунов и прикрепляю к их лапкам грузики — свернутые колечками полоски припоя. Время от времени я понемногу увеличиваю их нагрузку, добавляя новые кольца. Расчеты показывают, что при моем объеме я должен весить меньше пятидесяти фунтов, чтобы иметь такую же плотность, как у моих канареек. Достичь этого и в то же время остаться в живых я не смогу никогда. Единственная надежда, что птицы все-таки смогут летать, имея более высокую плотность. Взвешиваю я их на кухонных весах, которые поставил в вольере. Насыпаю на чашку весов немного корма и жду. Когда одна из птиц садится, чтобы поесть, я считываю показания. Так я узнаю вес каждой из канареек. Все они весят примерно одинаково; разница между самыми легкими и самыми тяжелыми составляет всего несколько граммов. На Пташку и на Альфонсо я грузики не прицепляю, считая, что они и так достаточно потрудились.

Я увеличиваю число колечек до тех пор, пока подопытная птица не отказывается летать. Их выносливость оказывается очень разной. Некоторые сдаются уже после того, как я навешиваю всего по два грузика на каждую лапку. Просто сидят на полу клетки, нахохлившись и распушив перья, и притворяются, будто спят. Похоже, когда птица думает, что не может летать, она сдается. Приходится снимать грузики с таких птиц, а то они даже отказываются есть.