Уильям Уортон - Пташка

Маленький темный кенар и другой, желтенький, которого я сперва принял за самочку, начинают вторить Альфонсо, подпевать ему, издавая при этом какие-то чирикающие, булькающие звуки. Это хорошо, что они самцы. Послушав несколько дней, как поет Альфонсо, все они тоже начинают время от времени петь. Мне самому не верится, но факт есть факт: весь первый выводок состоит из одних самцов.

В школе я все время вспоминаю нотки, которые насвистывает Альфонсо, песни, которые он поет. Мне их не воспроизвести моими широким горлом и большим, вялым ртом, но зато я храню их в памяти. Это все равно как помнить музыку, которую ты когда-то слышал в исполнении оркестра. Вы не просто мысленно напеваете мелодию, а слышите звуки инструментов и то, как они сочетаются. Именно так живет у меня в голове музыка, которую мне подарил Альфонсо.

Я начинаю приучать птенцов не бояться меня. Для этого я почаще захожу в вольер с каким-нибудь особенно вкусным зерновым кормом или, например, листьями одуванчиков и кусочками яблока, то есть с тем, что они особенно любят. Я присаживаюсь, раскладываю все это на своем колене или носке ботинка и жду. Пташка, как обычно, подлетает, чтобы поприветствовать меня и полакомиться. Птенцы сперва робеют, но постепенно начинают спускаться ко мне и осторожно клевать то, что я принес. Спустя неделю темненький и пестрый начинают садиться ко мне на палец. Даже Альфонсо ест с моего ботинка и раз даже схватил что-то с колена. Это при том, что у него очень подозрительный характер.

Пташке больше не нравится, если я беру ее в руки. Когда я тянусь к ней, она начинает нервничать и тут же прыгает в сторонку. Возможно, это как-то связано с периодом гнездования. Положение матери обязывает ее не рисковать даже в малом.

Кажется, отвратительный характер Альфонсо связан с его темной окраской. Темненький птенец начинает тоже наскакивать на своих собратьев, отталкивая их от еды. Пестренький оказывается единственным, кто дает ему хоть какой-то отпор. А желтые добродушно пододвигаются в сторону или терпеливо ждут своей очереди полакомиться.

Однажды темный совсем забывается и пробует столкнуть с насеста самого Альфонсо. Сперва тот улетает прочь. Темненький забияка его преследует. Когда Альфонсо осознает, что происходит, он разворачивается, и нахаленку достается сильный, быстрый клевок в голову. Бедняга падает камнем на пол и долго ходит кругами, все не может прийти в себя. Альфонсо больше не обращает на него внимания, продолжая заниматься своими делами, и на том дело заканчивается.

Новые птенцы вылупляются все в одно утро. Их четверо. Они темной окраски, ни одного желтого. Пташка и Альфонсо начинают их обихаживать. Похоже, они завели новый порядок, по которому прежнему выводку вход в гнездовую клетку воспрещен. Альфонсо зорко следит за тем, чтобы ему все следовали. И не приходится долго вдалбливать это правило в головы птенцам, чтобы те его усвоили.

Я отцепляю от стены клетки ситечко и вынимаю из него старое гнездо. Кроме того, я как следует чищу угол клетки — там, где накопилось особенно много птичьего помета. Новые птенцы растут быстро. Проходит всего ничего, а они уже начинают залезать на край гнезда. На сей раз я отказываюсь от попыток угадывать пол птенцов. В новом выводке двое совсем темных, как Альфонсо, и двое со светлыми грудками и темными крылышками. У одного из этой пары еще и головка темная. У другого есть пятнышко над левым глазом. Им уже три недели, когда приключается вот что.

Один из пестреньких, тот, что с темной головкой, уже вываливался из гнезда несколько раз. Я каждый вечер водворял его обратно в гнездо перед тем, как выключить свет. Однажды утром я захожу в вольер и обнаруживаю, что он умудрился выпасть ночью. Беру его в руки, а он уже окоченел, лапки торчат, как у мертвого, и он холодный как лед. Держу его в ладонях, надеясь, что птенец согреется и оживет, но он не шевелится. Я кладу его в теплую воду, придерживая головку над поверхностью, но ничего не помогает. Бедняжка замерз ночью, и он мертв. Я ужасно сочувствую Пташке и Альфонсо, но они продолжают кормить остальных птенцов как ни в чем не бывало и, похоже, не замечают, что одного недостает. Я даже не знаю, что, по моему мнению, они должны были бы делать. Птицы не умеют плакать. По-моему, единственными существами, которые умеют плакать, смеяться и врать, являются люди. И, кажется, только у нас есть представление о смерти. Большинство животных старается ее избежать, но не думаю, чтобы им это слишком хорошо удавалось.