Уильям Уортон - Пташка

Подлетает Пташка и начинает помогать Альфонсо кормить птенцов. А те жадно вытягивают головки, которые их родители чуть только не глотают, отрыгивая птенцам пищу в их крошечные глотки. Альфонсо улетает к кормушке за новой порцией корма, но Пташка решает, что им хватит, и усаживается в гнездо.

На следующее утро, пошарив между теплых, пищащих комочков, я нащупываю оставшееся яйцо и вынимаю его из гнезда. Посмотрев его на просвет, убеждаюсь, что это «болтун», неоплодотворенное яйцо. Оно кажется почти прозрачным. Я держу его перед лампочкой, и мне хорошо видно, что там ничего нет. Почему-то оно оказалось стерильным. Не могу заставить себя его выбросить и кладу в коробочку с ватой, которую засовываю в ящик комода, где лежат мои носки. Пожалуй, даже хорошо, что так получилось. Четверо — и так достаточная орава для одного гнезда.

На следующий день утром Вайс назначает мне встречу. Интересно, рассказал ему что-то Ринальди или нет. Думаю, промолчал, хотя кто знает. Может, он у Вайса подсадная утка на содержании.

Этим утром главный врач определенно разыгрывает из себя психиатра. Белоснежный халат накрахмален. Протертые очки сияют так, что через них насилу можно увидеть его глаза. Он сидит за столом, сложив руки, кончики пальцев упираются в коленкор. На сей раз он решил примерить самую лучшую из своих улыбок — спокойную, полную любви к ближнему, как бы говорящую, что-де все люди братья, а жизнь ужасная штука, но вместе мы что-нибудь придумаем. Но большие пальцы его выдают: он то и дело потирает одним о другой. Причем с такой силой, что я почти слышу, как скребут друг о дружку папиллярные линии на подушечках.

Я стою перед ним, отдавая честь, а он мне улыбается. Затем сдается и вяло копирует движение моей руки — толстые пальцы торчат врозь на пухлой ладони, большой палец как-то неловко подогнут, и при этом он не встает с кресла.

— Садитесь, Альфонсо.

Альфонсо! Черт бы его задрал! Никто, даже мать, не называет меня Альфонсо. Хотелось бы мне узнать его дерьмовое имя. А то на черной табличке, стоящей на краю стола, только инициалы — гл. вр. Г. О. Вайс. Меня так и подмывает спросить, что означает Г., уж не Говнюк ли, но решаю не нарываться на неприятности. В конце концов, это просто его работа. Только вот делал бы он ее получше.

Черт возьми, ни один действительно хороший специалист не стал бы служить в этом вонючем армейском госпитале. Будь он хотя бы туда-сюда, носил бы военно-воздушные нашивки. Готов спорить, любой недоделанный психиатр из ВВС сумел бы помочь Птахе куда лучше. Вот был бы номер: они целыми днями имеют дело с ребятами, которые не желают летать, а тут парень, который об этом только и мечтает. Правда, хочет это делать без самолета.

Он все еще мне улыбается. Интересно, сколько времени он репетирует перед зеркалом? Ну что ж, раз он затеял такую игру, поиграем в нее. Должно быть, он редко имел дело с сицилийцами. Два сицилийца могут провести весь день за столом, улыбаясь друг другу, беседуя о погоде и рассказывая, как друг другом восхищены. И в то же время знать, что в вино, налитое в стакан третьего парня, сидящего с ними, подмешан яд; и держать под столом наготове раскрытые ножи; и не обращать внимания на то, что еще трое наставили на их гостя готовые выстрелить ружья. И при этом не сомневаться, что этот малый тоже не промах и в состоянии ответить им тем же. Большинство сицилийцев люди по-своему ненормальные; должно быть, это объясняется тем, что многие поколения их провели жизнь на солнцепеке, да еще когда-то смешались с финикийцами, греками и римлянами. Так что я принимаю его игру. Улыбаюсь до самых ушей — жаль только, что бинты несколько ослабляют эффект. Так что приходится все-таки вступить в разговор, который я начинаю вежливо и издалека.

— Что побудило вас заняться психиатрией, сэр?

Никакого эффекта. Должно быть, он сицилийский еврей.

— Я хочу сказать, сэр, что вы, возможно, решили стать психиатром еще в школе, но, может быть, это просто свалилось вам на голову, как иногда бывает в жизни? Да, сэр?

Вайс что-то мычит в ответ. Вообще-то вопросы совершенно безобидные. Он наклоняется вперед, наваливаясь на стол и облокачиваясь на него.

— Видите ли, Альфонсо, это произошло в медицинской школе, собственно говоря. Ведь вы знаете старый анекдот о том, как человек становится психиатром?

Я-то знаю, но хочу, чтобы он сам рассказал. Так что: