Уильям Уортон - Пташка

Другой отсчет времени у канареек связан с каждой отдельной птицей и не имеет отношения к годовому циклу спаривания и линьки. Весь первый год их жизни, предшествующий спариванию, называется «танген». Годы выведения птенцов называются «плийн», а дни, предшествующие смерти, зовутся «эхен». Иногда из-за старости или болезни птица «уходит в эхен». Это время, когда она уже не хочет ни летать, ни есть. У канареек нет слова, означающего смерть. Насколько я понимаю, «эхен» заключает в себе также идею смерти. Когда Перта сказала, что наш сын перешел в эхен, я полетел вниз, чтобы как-то помочь ему. Он еще не был мертв, но ничего сделать уже было нельзя. Он ушел в эхен. Когда он в конце концов умер, я сообщил об этом Перте, и она ответила:

— Ну да, он в эхене.

Странная вещь: в тот самый день, когда умер наш сын, один из тех птенцов, которые вывелись из подложенных мной яиц, тоже умирает. И у него были те же отметины, что и у нашего сына. Я убираю его с пола клетки — и в моем сне тельце нашего сыночка исчезает. Я рассказываю об этом Перте, но она и слышать не хочет. И больше о нем не разговаривает. Когда я пытаюсь заговорить о нем, высказать мое горе, она всегда повторяет одно и то же:

— Ну да, он в эхене.

Это ближе всего к значению тех слов, которые она щебечет на языке канареек. Никак не могу выяснить, кому принадлежат заключенные в них идеи — всем этим птахам вообще или только мне, Птахе. В моих снах я приучился воспринимать птичий щебет, все эти «пипы», как обычные слова, хотя для моего птичьего слуха они остаются птичьими звуками. Не знаю, как это происходит. Ни одно слово на языке канареек не звучит так, как звучат слова английского языка, но у меня создается полное впечатление, что мои птицы разговаривают по-английски. Я преобразую звуки их речи тотчас же и в результате «слышу» только собственный перевод.

К концу периода спаривания у нас с Пертой есть одиннадцать чудесных детишек. Семь девочек и четверо мальчиков. Примечательно, что птенцы у Перты в вольере имеют те же отметины, что есть у деток из моего сна, и, по всей видимости, они такого же пола. Можно еще понять, что я вылепил птенцов из моего сна по образу и подобию вольерных птенцов, но я, помнится, узнавал пол птенцов моей Перты еще до того, как мог наблюдать их в вольере, — выходит, я знал все заранее. Потому что мне рассказала во сне Перта. Это просто не укладывается в голове.

Я пытаюсь заговорить с Пертой — канарейкой, живущей в вольере, — издавая звуки, которые помню из моего сна, однако та, кажется, меня не понимает. А может, не хочет понять. Когда же я повторяю все те «пипы» и «квипы», которыми мы раньше обменивались с моей Пташкой, эта канарейка радостно «пипает» и «квипает» мне в ответ. Наверное, она хочет, чтобы я оставался тем, кто я есть. Ее реальная жизнь не имеет ничего общего с моим сном. И все-таки ее птенцы такие же, как мои в моем сне. Я дохожу до того, что уже сам не могу сказать, какая из двух реальностей главная и влияет на вторую, подчиненную. По идее должно получаться так, что я некоторым образом соотношу мой сон с реальными событиями своей жизни, приспосабливаю его к ним, но в том-то и дело, что иногда все выглядит совсем наоборот. В этом так легко обмануться.

Вторая большая клетка теперь настолько переполнена, что надо на что-то решаться. Практически каждая пара принесла мне по три выводка. Надо отделять молодых самцов от самочек и разделять птиц-производителей. Время спаривания прошло, и взрослые канарейки скоро начнут линять. Мне нужно больше места.

Чтобы справиться с этой проблемой, я решаю разделить большую клетку, предназначенную для самцов, на два этажа и соорудить «перекрытие», как бы «отсекающее» верхнюю треть ее объема. Там я поселю Перту и ее птенцов. Нижнюю часть я использую для взрослых и подрастающих самцов. Всего у меня сейчас восемьдесят пять молодых самцов и восемьдесят две юные самочки. Теперь их нужно обеспечить соответствующим питанием, чтобы они благополучно перенесли линьку и приобрели товарный вид. Жутко не хочется их продавать, особенно детей Альфонсо и Пташки. Но ведь мне разрешили завести канареек, чтобы я зарабатывал деньги. Только так я могу сохранить тот мир, благодаря которому существует мой сон.

На самом же деле я строю новую отдельную клетку для того, чтобы жить там во сне с Пертой и моими детьми. Как только работа закончена, это отражается и на моем сне. Правда, в нашем новом жилище не так много места, чтобы летать в свое удовольствие, но все изменится, как только я осуществлю мой план.