Нина Воронель - Глазами Лолиты

Заплывшие, потухшие, совсем недавно прекрасные глаза, пристальным взглядом уставились на мою тощую фигуру:

«Ты-то, надеюсь, не беременна? Вот бы был пассаж!».

Нет, я не успела забеременеть, и пассаж не состоялся. Через две недели после моего возвращения Инес родила хорошенькую синеглазую девочку, как две капли воды похожую на Юджина. Назло всем Инес назвала ее Евгенией — в честь отца. По-моему, она все еще надеялась, что он к нам вернется. Вот был бы ужас!

Все в доме закружились вокруг роженицы и ее девчурки. Это было бы даже весело, если бы не новая песня, которую неожиданно завел Дунский:

«Теперь Юджин приедет и меня убьет!» — безостановочно твердил он.

«Ну зачем ему тебя убивать?» — шипела на него Габи, в очередной раз меняя пеленки у маленькой Евгении Евгеньевны.

«Не зачем, а почему, — в очередной раз печально отвечал Дунский. — Чтобы понять это, ты должна перечитать конец Лолиты, где герой убивает ее похитителя. Ведь до сих пор все совершалось по книге. Я верю, что жизнь и дальше будет копировать великий роман Набокова, если только я не сумею этому помешать».

«Раз так, ты сумеешь этому помешать, я в тебя верю!» — неизменно огрызалась Габи.

И как в воду глядела. Перед самым началом учебного года в нашу дверь неожиданно позвонили. Габи не было дома, а Инес, которая к этому времени немного очухалась, постройнела и выглядела уже не такой опухшей старухой, в этот миг перебирала струны арфы, пытаясь восстановить потерянную гибкость пальцев. Я побежала открывать дверь и оторопела, увидев перед собой Эли. Лицо у него было чернее тучи.

Все это было странно — я знала, что израильтяне никогда не приходят в чужой дом без телефонного звонка. Эли вошел к нам и остановился, как вкопанный, при виде Инес, перебирающей струны арфы.

«Это ты? — прошептал он, потрясенный. — Ты играла тогда на арфе для нас с Зарой!».

Инес молча кивнула, теперь ей было все равно, терять ей было нечего, она уже все потеряла. За спиной Эли открылась дверь и в квартиру впорхнула Габи, но Эли ее не заметил, так глубоко он был погружен в свои горькие мысли.

«Что ж, нас с тобой постигла одна и та же беда. Юджина тоже убили, как и Зару. Ее тут, в Тель-Авиве, а его там, в Москве, — я только что получил оттуда сообщение — его машину изрешетили насквозь, по дороге на работу».

«Как убили? — не поверила я. — А куда же смотрел телохранитель Толик? Ведь у него было два пистолета!».

«Толика тоже убили, — просто ответил Эли и заплакал. — Они убивают всех, кто связан со мной. Всех, кто мне дорог!».

«Дунский, иди сюда! — вне себя заорала Габи. — Ты можешь успокоиться, Юджин не приедет мстить тебе за Светку, его убили враги Эли!».

«А, это ты! Ты пела там, в башне? Какая это была счастливая ночь! А теперь у меня забрали все, ничего не оставили».

И он поднялся уходить. Но в последнюю минуту что-то вспомнил и вынул из кармана конверт:

«Да, чуть не забыл. Юджин перед отъездом оставил мне этот конверт с просьбой в случае его смерти отдать письмо его супруге Инне Гофман. Ведь это ты, Инна? Возьми письмо».

Он положил конверт на стол и быстрым шагом вышел, не прощаясь. Плечи его вздрагивали.

Инес, не шевелясь, сидела за арфой, бессмысленно пробегая пальцами по струнам.

«Ну что же ты? — прикрикнула на нее Габи. — Посмотри, что там в письме!».

«Сама посмотри, я не могу», — еле слышно выдохнула Инес.

Из двери кабинета, осторожно ступая, как слепой, вышел Дунский и направился к столу. В руках у него были ножницы. Он протянул руку, поднял конверт и аккуратно надрезал его край. Из конверта выпали два листка.

«Дорогая моя Инна, — прочел он, — я знаю, что причинил тебе незаслуженную боль, и нет мне прощения. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Туда мне и дорога! Здесь записан номер моего счета в швейцарском банке — эти деньги я завещаю Светке, которую люблю больше жизни. Нотариально заверенное завещание приложено к письму.

Не горюй обо мне, я этого не заслужил.

Твой грешный, несчастный Юджин».

«Значит, его и вправду убили! — ахнула Габи, до нее, наконец, дошло. — И все это твои штучки, Дунский! Ты никогда не прекратишь творить свои чудеса!».

Дунский беспомощно развел руками:

«А ты бы предпочла, чтобы он вернулся, убил меня и опять украл Светку?».

Колька: Скажите, Алекс, зачем вам понадобилось приписывать к замечательному концу вашего романа этот слащавый эпилог?