Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

— Значит, ты все понимаешь лучше меня, — зло ответил Уорден. — Пошли-ка отсюда, здесь делать больше нечего.

Они встали из-за стола, с трудом протолкались к двери и остановились у выхода, чтобы закурить. На противоположной стороне переулка ярко горели неоновые огни кафе «Голубой якорь». На тротуаре толпились солдаты из Скофилда.

— Красиво, — сказал Прюитт. — Мне всегда нравились неоновые рекламы. Я люблю стоять на углу улицы и смотреть вдоль нее на огни реклам.

Уорден промолчал.

— Хотелось бы мне вернуться в роту, — проговорил Прюитт. — Очень хотелось бы, только не такой ценой, как ты говоришь.

— Тебе не придется сидеть в тюрьме положенный срок только в том случае, если японцы — или кто-нибудь еще — начнут войну. Тогда всех заключенных выпустят.

— Спасибо на добром слове, — ответил Прюитт.

— Ты бы лучше не ходил в «Голубой якорь» и вообще в эту часть города, — сказал Уорден. — После окончания учений в городе все время проверяют увольнительные.

— О’кей. Спасибо. До свидания.

— До свидания.

Уорден перешел улицу и направился к «Голубому якорю», а Прюитт свернул за угол и пошел к центру города. Никто из них даже не оглянулся.

Прюитт хорошо запомнил все, что сказал Уорден о шансах на благополучный исход дела. «Ничего себе… — подумал он. — Если только начнется война…»

На одном из перекрестков Прюитт столкнулся с Родесом и Нэйром. Обнявшись и пьяно покачиваясь, они подошли к нему и предложили выпить по рюмке виски.

— Мы только что из «Ритца», — счастливо улыбаясь, сказал Нэйр, когда они подошли к бару. — Там не так роскошно, как у мадам Кайпфер, но это мне и нравится.

— Я ходил в «Ритц» раньше, до того как перевелся в седьмую роту, — ответил Прюитт. — Там действительно хорошо.

— А когда ты собираешься вернуться? — спросил Нэйр, выходя из бара.

— Не знаю, — ответил Прюитт. — Мне еще пока не надоела вольная жизнь.

— Жаль, что у меня не хватает смелости сбежать в самоволку, — мечтательно произнес Родес. — Да и денег нет.

— А здорово сегодня было в «Рптце»? — пьяно улыбаясь, сказал Нэйр.

Родес рассмеялся.

— Пошли-ка лучше еще выпьем, — предложил он и, когда Прюитт наотрез отказался, взял Нэйра под руку и потянул за собой.

— До свидания, Прю. — Нэйр дружески хлопнул Прюитта по плечу. — Увидимся, когда вернешься. Жаль, что ты не хочешь идти с нами.

Прюитт посмотрел вслед удалявшимся друзьям. Неожиданно острый приступ злости охватил его. Ему захотелось избить первого же попавшегося под руку человека.

Когда Нэйр и Родес исчезли из виду, Прюитт свернул в переулок и, вместо того чтобы пойти к остановке автобуса, направился к «Ритцу».

Публичный дом был переполнен, и Прюитту пришлось довольно долго ждать, пока он увидел Жоржетту. Руки у него стали влажными от пота, лицо покраснело, в горле будто застрял комок. «Наплевать на все, наплевать», — думал он.

Жоржетта стояла в центре огромного зала и с кем-то разговаривала. когда Прюитт подошел к ней и взял за руку. Узнав его, она сразу увела его в свободную комнату, чтобы расспросить, что случилось и почему он пришел сюда. Сначала она смутилась, потом смущение прошло…

Когда он протянул ей деньги, Жоржетта засмеялась и отказалась взять их. Он не уступал, и тогда она, изменившись в лице, взяла деньги.

Вернувшись домой на такси, Прюитт улегся в кухне, поставил перед собой бутылку виски и тянул одну рюмку за другой, дожидаясь возвращения Альмы и Жоржетты. Он решил, что лучше за все дать ответ сейчас, разделаться со всем сразу. Но, так и не дождавшись подруг, заснул.

Когда он утром встал и вышел в кухню, чтобы умыться с похмелья, Альма уже сидела за столом и пила кофе. По ее холодному взгляду он понял, что Жоржетта уже обо всем ей рассказала вчера или сегодня утром. А ему так хотелось сделать это самому, но уж слишком много вчера он выпил.

Альма ничего ему не сказала, ни сразу, ни потом. Она не устроила ему скандала, наоборот, была вежлива и даже нежна с ним. Она улыбалась, спокойно разговаривала, и у Прюитта не хватило духу самому начать разговор.

Альма так и не заводила разговоров о его посещении «Ритца». Она была нежна с ним, как никогда раньше.

Жоржетта относилась к нему по-прежнему. Она не стала оставаться дома чаще, но и не уходила, как бывало раньше, когда чувствовала себя обиженной. Каждое утро они собирались за столом в кухне, завтракали и дружески болтали. Одним словом, это была одна, дружная семья.

Именно в эту неделю Прюитт переписал по памяти первые куплеты своей песни и продолжал работать над ней дальше.