Ольга Грушина - Очередь

Ой, нет, не так… вылетело из головы, напрочь вылетело.)

— Не соглашусь. Чем дольше ожидание, тем больше надеешься получить. Подозреваю, люди потому и отваливаются пачками. Боятся разочарования — так мне кажется.

— Отваливаются пачками? Кто это отваливается?

— Да полно народу! Вокруг посмотри. Старуха с резной тростью — куда она делась? А мужик с родимым пятном на лбу? Или такой еще был… да ты его знаешь…

— Погодите, а вы не допускаете… вам не кажется, что их могли… ну, это самое…

— Чего вы там бубните, не слышно!

— Ничего, ничего, я просто… Ничего.

— А ничего, так и нечего, у людей и так нервы на пределе.

Все замолчали, но у Сергея по-прежнему давило в груди; через некоторое время он обернулся к Софье, чтобы распрощаться, объяснить, что по вечерам его больше здесь не будет, и не увидел ее на постоянном месте.

— А как же… где она? — вырвалось у него.

Владимир Семенович не появлялся уже два дня. Сергей поймал на себе любопытный взгляд незнакомой школьницы, у которой щеки блестели, как начищенные медяшки.

— Если вы про эту лахудру с кислой миной, она сегодня пораньше ушла. Я до вечера за нее. Она вам денег должна, что ли?

Он покачал головой, уже глядя в сторону, и вместо сердца у него в груди оказался твердый, холодный камешек.

В хмуром утреннем свете отсыревшие животы облаков провисли чуть не до земли. Город казался плоским — черно-белый снимок себя самого, и очередь, где Сергей угрюмо вклинился на свое место, тоже как-то сплющилась, лишилась тех широких солнечных прогалин, где он и весной, и летом коротал часы ожидания. У граждан вокруг были озабоченные, замкнутые лица — и у молоденькой девушки, которая тупо глядела в небо, не обращая внимания на орущую корзину подле ног, и у ярко накрашенной дамочки с глазами, как двугривенные (два-три раза он видел ее в вечернюю смену, куда она приходила поболтать с Павлом, но когда он с ней поздоровался, она молча отвернулась), и у стоявшего сзади бледного мальчонки, который поглядел на него как на равного и спросил:

— А вы кто такой?

— Я — Сергей Васильевич, — сказал Сергей, — а тебя как зовут?

Но мальчик только смотрел на него с немым укором, и от этого странно — до боли — знакомого взгляда у Сергея в груди опять забилось сердце, но тут же скользнуло куда-то вбок, потому что ему подумалось…. ему подумалось… Нет, глупости, быть такого не может, внушал он себе, а сам шарил в сумке, где лежала книга, и не осмеливался еще раз взглянуть на ребенка.

— До вас тут одна тетенька стояла, — поведал мальчик, — добрая такая, красивая, торты пекла и рассказывала всякие интересные случаи, как она была маленькой…

— Рад знакомству, молодой человек, — твердо сказал Сергей, открывая увесистый том с биографиями композиторов.

Когда затянувшееся дежурство приблизилось к концу, он с удивлением обнаружил, что не знает, куда себя девать. Сходив домой, он для виду взвалил на плечо тубу и отправился бродить по городу. В сквере на него накатило неясное чувство стыда, но в округе это было самое подходящее место, чтобы без помех скоротать время. В укромном уголке нашлась скамья, где он и просидел до темноты; город между тем превращался в негатив своего дневного изображения — окна светлели, небеса чернели, дома расплывались; прожорливые голуби отчаянно дрались за рассыпанные на земле крошки, роняя с клювов гранулы времени, а у его ног ржавел инструмент. Незадолго до десяти вечера он прошелся по улицам, которыми она могла возвращаться домой. Все было напрасно; не встретил он ее ни на другой день, ни на третий.

По истечении недели он написал ей письмо. Слова выбирал тщательно; особого опыта в таких делах у него не было, но интуиция подсказывала, что некоторые чувства, если изложить их на бумаге, лишаются души… да, именно так, некоторые чувства, равно как и музыка, живут полнокровной жизнью лишь в звуках — во вздохах, смехе, шепоте, восклицаниях — или же остаются пустыми буквами на листе. Он решился обратиться к ней на «ты», вспомнив непрошенное «Сережа», которым она его одарила в ту ночь, когда радостный ветер раздувал занавески у нее в комнате; но в целом письмо получилось сдержанным, и из смутных побуждений осторожности он конверт не адресовал и подписи не поставил. Не видя способа передать ей письмо в собственные руки, он в конце концов обратился за помощью к девчонке с медным румянцем, которая тоже выходила теперь в утреннюю смену; вообще говоря, очередь в последнее время лихорадило, и лица сменялись с возрастающей частотой.