Максим Михайлов - Плач серого неба

— Ты же слышал, я отправляюсь с тобой, чего тут непонятного? — процедила орчанка, с неловкой гримасой пытаясь найти удобное положение для спины, — Не скажу, будто готова описаться от счастья, но приказы не обсуждаются.

— Да, но какого ляда ты так вырядилась?!

— А что не так? — янтарные глаза союзницы обиженно сузились.

— Вежливо говоря, все! Ну ладно, я не полезу в вопросы приличий — уж тут мне ли говорить! — но зачем тебе на улице защитные очки? И что это за чемодан у тебя за спиной? Да мы там будем, как бесплатный цирк! Как, спрашивается, искать кого-то…

— Райнхольм, ты чего раскричался? — голос Талиты звенел от почти не скрываемого веселья, — ты ведь понимаешь, как Ларра должна защитить честь Союза? Найти и примерно наказать мерзавца, укравшего порох, который, заметь, все еще при нем, при этом учтем, что цель отлично управляет водой, а в подручных у нее ходят ящер и маг воздуха. По-твоему, моей сестре надлежит отправляться с голыми руками?

— Я — специалист-взрыватель, Карл, — все еще хмуро буркнула орчанка, — и с огнем на "ты" безо всякой магии. Но только когда при мне этот арсенал, и потому вне этих стен мы с ним не расстаемся. Девушкам в Вимсберге никак нельзя без защиты.

— Талита! — несчастным голосом возопил Карл, — ты знаешь, как я ее люблю и обожаю с ней работать, но неужели нельзя оставить наши отношения в лаборатории?!

— Нет, Райнхольм, никак нельзя. Союз всегда называл тебя своим другом, так что пора бы познаться в беде, которая, между прочим, и твоя тоже.

— Мощно задвинула, — проворчал Карл, высверливая взглядом дыры в снаряжении Ларры, — ну хоть зонтик взяла, будет, чем прикрыться от любопытных взглядов… и меня от дождя прикрыть, если что. А то заколебало мокнуть, бороду хоть выжи…

— Ты, Карл, извини, но от дождя я тебя спасать не буду, — внезапно ухмыльнулась союзница, — Талита, проверка оборудования.

— Разрешаю, — степенно кивнула пожилая альвийка.

Ловко цапнув зонтик через плечо, орчанка вытащила его из едва заметных пазов и, подняв шпилем к верху, нажала кнопку на рукояти. Вопреки ожиданиям карлика, зонт не раскрылся кружевным куполом. Вместо этого сверкнула искра, и стержень, оказавшийся полым, изрыгнул длинную струю пламени. В комнате резко потеплело.

В ту ночь луна решила отдохнуть и завернулась в толстое одеяло, сотканное ветром из густых грозовых туч. Закрыв единственный глаз, она сладко спала, оставив город мертвенно-синим взорам уличных фонарей. Мерный шорох и перестук тысяч водяных капель оттеснили прочь, задушили остальные звуки, завладев городом до самого утра. Впервые за долгое время Морская столица спокойно спала, и даже молнии далекой грозы не решались ее будить, сверкали робко и наспех, а гром рокотал тихим беззлобным ворчанием большого пса, прикорнувшего там, в укрытом чернильной пеленой океане.

Спал особняк Хидейка. Нервно, чутко — где-то тихонько суетились припозднившиеся слуги, где-то чертил и кроил снявший с меня не меньше сотни мерок портной, тискал краснеющую кухарку усталый повар, — но дрема душно и плотно наваливалась на дом, смежала веки, тянула вниз подбородки. И скоро все стихло, лишь змеились по саду бесшумные тени сторожевых лис.

Спал и я. Оставив в медном корыте грязь, пот и следы засохшей крови, бросив пришедшую в негодность одежду у порога, завернувшись в неимоверно мягкое одеяло и отпихнув раскаленную грелку — спал, да так крепко и вдохновенно, что старые знакомые, — мрачные грезы, — расползались прочь, не в силах меня потревожить.

Остался лишь дождь. Он щедро омыл Вимсберг, растворил смог и грязь, до блеска отмыл мостовые… И ушел прочь на недолгий покой, предоставив город самому себе.

…Мелкими затяжками я набивал горло едким дымом и смотрел вдаль, бездумно скользя взглядом по застывшим волнам утреннего тумана. Крыши Морской столицы щербатой акульей челюстью уходили к побережью. Прожигая белесое покрывало, они, одна за другой, выплескивали из труб густой дым разгоравшихся каминов и чадивших спросонья печей. Сизое марево, с которым не всегда справлялся и проливной дождь, не глядя расправилось с нежными хлопьями рассветной дымки и привычно растеклось по улицам.

Просыпаясь, оставшийся без ночи город всеми силами противился подступавшему утру, но тщетно — легкое розовое сияние на горизонте уверенно превращалось в дневной свет. Вскоре оборону держала лишь труба сталеплавильного завода. В отчаянном порыве вернуть небу блаженную темноту, она изрыгнула клуб черной мглы, но его разодрали в клочья порывы налетевшего с океана ветра.