Хилари Мантел - Убийство Маргарет Тэтчер

Ее ноги меня просто зачаровывали. Я подолгу сидела, склонив голову набок, и разглядывала их под столом. Точеные каблуки вроде бы вышли из моды, но она за них цеплялась. Носила черные «лодочки», невероятно блестящие. Однажды, когда мой отец вышел из своего кабинета, она спросила, не поднимая головы — тап-тап, дзинь, тап-тап: «Фрэнк, нельзя ли приставить к столу экран, чтобы никто не пялился на мои лодыжки?»

Когда я вернулась, на Рождество, меня пересадили за ее стол, потому что она перешла к Каплану, в здание на другой стороне Альберт-сквер. «Пообещали подчиненных, — сухо прокомментировал мой отец. — И возможность роста — с ее-то опытом; у нас, сама видишь, в основном мелочовка…»

«Нарушения правил дорожного движения. И преступления против личности».

«Ну да, все такое. Кроме того, как я понимаю, молодой Саймон накинул ей лишнюю сотню в год».

«И ленч за счет компании», — вставила я.

«Не удивлюсь, если так».

«Бритва Оккама бреет чисто», — сказала я. Неясные подозрения стали возникать, только когда он принялся множить объяснения. Моя нога дернулась — это случалось, когда на меня нисходило озарение, — и мысок туфли глухо ударился о наружную панель стола.

Для меня все было в новинку. Я знала, что люди нанимают секретарей. Я воображала себе всевозможные формы адюльтера вверх и вниз по Джон-Далтон-стрит, Кросс-стрит и Корн-Экс-чендж, но мы никогда не вдавались в матримониальность, скажем так (а если такое и происходило, клерки прятали от меня соответствующие документы); словом, мои представления о мужском двуличии были почерпнуты из романов Томаса Харди. Шестидесятые, эпоха свободной любви, остались позади, но этого еще не осознали в Уилмслоу, откуда мы ежедневно выбирались по будним дням на переполненной электричке в 7:45. Я догадывалась, почему Николетт перебралась на другую сторону площади. Старшему партнеру следовало проявлять скромность и не кичиться интрижками. Каплану, верно, что-то посулили взамен. Услуга за услугу, как в тот раз, когда они прислали нам новый степлер — наш вдруг развалился прямо у меня в руках.

Прежде наша жизнь была совершенно безоблачной. Мы жили в доме, где не найти ни пылинки при всем желании, и моя мать с утра до вечера наводила в этом доме порядок. Сестра укатила в педагогический колледж. Я выросла одержимой аккуратисткой по натуре. Что касается отца, он был не из тех, кто обременяет других заботами. Порой в то лето он отправлял меня домой в одиночестве, объясняя, что ему нужно, мол, заняться бумажной работой, можно подумать, у старшего партнера юридической компании есть другие дела, ну там, дрова пилить или что-то подобное. Через меня он передавал, что готовить ничего не надо, что он вполне обойдется бутербродом, когда приедет. Мама все равно готовила, конечно, и оставляла еду томиться в жаропрочной посуде; в итоге еда в этой посуде и пригорала, поскольку отец дома не ужинал. А мама в сумерках выходила в сад, подвязывала поникшие стебли, ее ноги тонули в сырой земле, щедро политой на закате. Если звонил телефон, она кричала мне: «Иду-иду! Наверное, это твой отец». И я слышала, как она сбивает комья земли с обуви у задней двери.

Отцу периодически выпадало адвокатское дежурство, и в такие дни он нередко задерживался допоздна в полицейском участке. Мама, и без того бледная от природы, становилась еще бледнее, когда часовая стрелка подползала к одиннадцати. «Зачем он соглашается?! — причитала она. — Ведь старший партнер как-никак. Пусть Питер Меткаф отдувается. Или Уиллис, ему и тридцати нет».

Однажды, когда отец приехал, от него пахло алкоголем.

«Ты ведь не садился пьяным за руль?» — Мама выглядела встревоженной.

«На Миншалл-стрит такая атмосфера, — отшутился отец. — Опьяняет без вина».

«Ты знаешь эту девушку, Николетт? — спросила я. — Она иностранка, да?»

«Бланд? — уточнил он, потом пояснил матери: — Николетт Бланд. Работает у нас. Печатает. Не начинай, Виктория».

«Ах, эта, — сказала мама. — Кажется, молодой Каплан предложил ей повышение».

«Да, она самая. А в чем, собственно, дело? Почему она должна быть иностранкой?»

«Ну, личико такое, карамельное. Ручки круглые, ножки пухлые, выглядят так, будто в форме отливали. Где-нибудь в Гонконге».

«Вот уж не думал, что в моей семье найдется поклонник Эноха Пауэлла» [15] Джон Э.Пауэлл (1912–1998) — британский политик, ученый и поэт; в 1968 г. в Бирмингеме произнес речь о «реках крови», посвященную последствиям бесконтрольной иммиграции. После выступления Пауэлла обвинили в расизме и пропаганде расовой ненависти. , — проворчал отец.