Хилари Мантел - Убийство Маргарет Тэтчер

«Ничего подобного! — возразила я. — Просто если это у нее крем для загара, я хочу знать, где такой продается, чтобы стать привлекательнее для мужчин. С чего-то же надо начинать».

«Начни с прически. С этой ты смахиваешь на уголовника».

«Я не одобряю, — сказала мама. — Крем для загара, я имею в виду; прическа вообще не обсуждается. Посмотри на ее ладони, когда будешь рядом. Если цвет искусственный, они будут оттенка какао на папиллярных линиях. Все королевы красоты с этим мучаются. Так говорит Валери».

Валери звали ее парикмахершу. Убежденная сторонница перманента, капо наших окрестностей, Чезаре Борджа местного розлива. Мама неоднократно пыталась отвести меня к ней. Что-то разговор не туда свернул. Как будто мне решили устроить допрос.

«Я иду спать».

«Надеюсь, ничего дурного тебе не приснится, милая».

«Чмоки», — сказал отец, подставляя в полосе света из кухни свою щетинистую щеку для поцелуя.

После Рождества я вернулась в офис — скоротать время, пока определяюсь с будущим. В университете случились кое-какие неприятности. Кровопролития не было, но все же… Ладно, это к делу не относится.

В начале нового года мы выступали в суде. По нашим меркам случай был из ряда вон. Владельца паба в Энкоутсе обвиняли в нанесении побоев одному из клиентов. Прокурор доказывал, что истец мирно попивал пиво, ощутил зов природы и спросил, где туалет, а владелец паба умышленно направил его на двор, вышел следом и поколотил, проявив немотивированную агрессию, прямо среди бочек, после чего распахнул ворота и толкнул истца в грязную канаву. Поблизости оказался констебль в униформе, засвидетельствовал рану на голове истца, принял при свете уличного фонаря его заявление о побоях и составил отчет о происшествии.

Владелец привел ораву завсегдатаев своего паба, и все они клялись, что характер у него более чем дружелюбный. Надо признать, эта публика выглядела отпетыми головорезами. В полицейском отчете о происшествии обнаружилось множество нестыковок, но владелец паба, молодой и энергичный ирландец, сам все испортил, учинив перебранку в коридоре возле зала заседаний — вопил, улюлюкал, предлагал бесплатную выпивку всем, кто попадался ему на глаза. «Победа или смерть, сэр! — крикнул он Бернарду Беллу, который представлял интересы истца. — Заходите в любое время, заказывайте что угодно».

Я с трудом увернулась от его широко раскинутых рук. Огляделась, собираясь последовать за отцом в зал заседаний, и вдруг, к своему удивлению, увидела Николетт — в дальнем конце коридора. Она хмурилась, но едва заметила меня, сразу же нацепила привычное кукольное выражение. В руках она держала какие-то бумаги, перебирала листки, как бы демонстрируя, что она тут по делу, но я почему-то не сомневалась, что заявилась она в поисках моего отца; наверное, ее выдавал взгляд, так и шаривший вокруг. «Двойной джин для вас, принцесса», — предложил владелец паба, когда его протаскивал мимо нее полисмен. Лицо полицейского ясно говорило: теперь понимаете, почему мы против освобождения под залог?

Когда владелец паба, симпатичный тип, по большому счету, излагал свою версию событий, клерки рядом со мной захихикали, а с галереи для публики доносились взрывы хохота. Поттс, который славился тем, что напрочь лишен даже намека на чувство юмора, пригрозил очистить зал, поэтому тишину вскоре удалось восстановить. Что было дальше, я не знаю, потому что, едва место свидетеля занял полисмен, меня будто ударили в живот раздвоенным копытом; пришлось сложиться вдвое, покопаться в сумочке у ног, затем проскользнуть мимо отца, кивнуть Поттсу, выбраться из зала суда и опрометью кинуться в уборную. Отец, волей обстоятельств знакомый с биологией молодых женщин, сочувственно подмигнул. У двери я успела обернуться и увидеть, что Николетт восседает на галерее, стиснутая с боков приятелями владельца паба, которые угрожающе поглядывали на свидетелей обвинения внизу.

Когда я вернулась, суд прервали на обед. Николетт в коридоре о чем-то беседовала с моим отцом, глядя ему в глаза. Больше никого поблизости не было. Отец слушал мрачно, не сводя глаз с Николетт. «Наверняка проголодался», — мелькнула у меня мысль. Он окинул взглядом коридор, как бы высматривая возможность бегства — или официанта. Меня он заметил, но будто не узнал. Вид у него был поникший, какой-то серый, словно его бросили на обочине и один из головорезов из Энкоутса высосал из него все жизненные соки.

Затем коридор вновь заполнился суетой — публика и юристы спешили с обеда. Перед ними катилась волна удушающих запахов: табак, эль, сыр, лук, виски, мокрые плащи и влажная газетная бумага — многие разворачивали свеженапечатанный номер «Ивнинг ньюс». Николетт подошла ко мне, улыбаясь, каблуки громко цокали по полу. Казалось, она не прочь поболтать. Щелкнула застежкой сумки.