Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел

Они выехали на дорогу. По ней уже шла колонна машин с войсками. Пришлось объезжать. Когда выскочили на шоссе, Захаров заметил черную «Волгу», стоявшую на обочине подле дорожного указателя. Это была его машина. Он попросил командующего остановиться. Добров. открыв дверцу, подал руку.

— С жильем как у вас, Николай Иванович?

— Строимся...

— Семью надо вызвать. Без жены поди скучновато? Знаю, невесело. Желаю успеха.

Тяжелый ЗИЛ, фыркнув, помчался по дороге и вскоре скрылся на повороте, оставив на виду лишь облако желтой пыли.

Генерал Захаров приходил в эту маленькую, увешанную схемами комнату два раза в неделю — в среду и пятницу и всегда в одно и то же время — после обеда. Вначале он выкуривал папиросу, обычно прохаживаясь от стола к двери, обитой черным дерматином, и обратно, к столу, на котором стопкой возвышались книги, лежала записная книжка в коричневом переплете. Курил Захаров не спеша и так же не спеша вышагивал по полу. Он знал, что в это время никто не мог потревожить течение его то сбивчивых, то ровных и ясных мыслей.

В штабе артиллерии уже знали, где в это время находится Захаров, и старались не беспокоить его. О том, что делал генерал, закрывшись в одиночестве, ходили различные догадки: «Пишет научный труд», «Разрабатывает по заданию командующего войсками округа учебную операцию», «Читает художественную литературу», «Просто отдыхает: семью он еще не привез, одному дома скучно...» Окружной кадровик подполковник Бирюков, считавшийся в штабе самым проницательным и осведомленным человеком, без оговорок утверждал: «Изучает личные дела офицеров — нас тоже будут резать». «Резать» — по-бирюковски означало сокращать штаты.

Начальник политотдела полковник Иван Сидорович Субботин точно знал, чем занят командующий артиллерией, и наедине с ним иногда высказывал свои соображения, стараясь быть чем-то полезным в мучительных поисках и раздумьях Захарова. Порой они спорили. Это случалось тогда, когда Субботин приезжал в Нагорное, где размещался штаб артиллерии, и будто ненароком ронял фразу: «Мне кажется, что атомное оружие не будет применено в войне, останется вечным неприкосновенным запасом». При этом полковник ссылался на человеческий разум, гуманность и силу всенародного протеста. «Я тоже верю в эти вещи, — говорил Захаров. — Но вера лишь желание, прекрасная мечта. Желать — еще не значит иметь. Ты. Иван Сидорович, меня не расслабляй. Не нам, военным, спорить по этому вопросу, наше дело ружья чистить и сабли точить да голову иметь на плечах, чтобы четче соображать, в какое время мы живем и какая ответственность лежит на наших плечах. А спорят пусть дипломаты, это их хлеб. Если потребуется, своих дипломатов мы поддержим...»

Разговор принимал слишком общий характер, и Субботин попросил дать прочитать то, что уже написано. «Пока ничего у меня нет, одно желание и душевные муки», — уклонился генерал.

В комнате, как всегда, стояла тишина. Схемы и таблицы расчетов, вычерченные и составленные самим Захаровым, наводили на раздумье. Учения, проведенные в горах, дали ему кое-какие данные для практических выводов. Но он чувствовал, что этих данных еще недостаточно, чтобы окончательно засесть за работу. Однако желание было велико. Он, аккуратно загасив папиросу, еще находясь мысленно где-то на учебном поле, еще с кем-то споря и кому-то доказывая, обмакнул перо в чернильницу, и по чистой страничке побежали ровные строгие строчки.

Кто-то тихонько постучал в дверь. Захаров посмотрел на часы: «Э-э, брат, засиделся». Он поднялся и, тяжело ступая, вышел в коридор, лицом к лицу столкнулся с начальником штаба артиллерии полковником Гросуловым.

— Ко мне?

— К вам, Николай Иванович.

Захаров закрыл дверь — щелкнул английский замок.

— Пойдемте в кабинет...

Пока генерал открывал форточку, Гросулов. словно впервые видя командующего, окинул взглядом его крепко сбитую фигуру и позавидовал той легкости, которая чувствовалась в движениях Захарова.

— Слушаю, Петр Михайлович, — садясь за стол, сказал генерал.

— Полковник Водолазов подал рапорт об уходе в запас.

— Водолазов? Когда?

— Я только что был в артполку, он вручил мне рапорт на ваше имя, товарищ генерал. Пожалуйста.

Захаров прочитал: «Я долго думал, прежде чем обратиться к вам, товарищ генерал, со своей просьбой. Не подумайте, что меня кто-то обидел, кто-то ущемил мои права и я потому решил уйти в запас. Нет, я просто пришел к твердому выводу: моей службе в армии настал естественный, закономерный конец. Мне пятьдесят лет, я трижды ранен. Во мне уже нет той резвости, того огня, которые нужны военному человеку, чтобы он мог достойно выполнять свои обязанности, а наполовину служить я не могу, просто не умею».