Сигурд Хёль - Заколдованный круг

На этот раз господин Тюрманн ночевал у кистера — пастору не хотелось его обижать, — но после проповеди он поехал обедать в Ульстад. Очень ему нравилось в Ульстаде.

Распрягая лошадей, Ховард спросил Улу, что там случилось с Антоном.

— Верно, стянул что-нибудь из клети, — равнодушно ответил Ула.

Ула не очень-то жаловал Антона.

После обеда, когда Рённев вышла на кухню, Ховард спросил пастора об Антоне. Что, пастор выгнал Антона?

Значит, Антон теперь в Ульстаде? Пастор замолчал и задумался. Гм. Гм! Ховарду пришлось напрямик спросить, что же произошло. Гм. Да. Вот ведь какое дело… Пастор растерянно посмотрел на Ховарда.

Фру Марен София давно уже подметила, что в амбар повадился вор. И вот как-то вечером она застала Антона и одну из служанок — ту, что спит на кухне, — на месте преступления. Служанка стояла на ступеньках клети, и в руках у нее был окорок, баранья нога и целая гора плоского хлеба.

Антон все отрицал, продолжал пастор, сказал, что просто шел мимо. Но фру Марен София тут же уволила обоих. Есть веские причины подозревать, что Антон как-то причастен и к той краже, которую совершили в пасторской усадьбе цыгане прошлой осенью. Во всяком случае, доказано, что цыгане провели вечер в доме его матери, и как раз в этот вечер Антон был там; и есть свидетели того, как табор двигался на юг, а Антон сидел на передней повозке. Антон же упрямо отрицал всякую причастность к этой краже и утверждал, что только немного проехался с цыганами. Когда табор расположился в полумиле от пасторской усадьбы, он бросил их и пешком пришел в усадьбу.

Что пастор посоветует Ховарду?

Н-да. Тут господин Тюрманн совсем растерялся. Если говорить откровенно, он, пастор, склонялся к тому, чтобы проявить милосердие в надежде, что страх, который пережил Антон, будет ему хорошим предостережением. Но, откровенно говоря, жена, фру Марен София, и слушать об этом не хотела. И потому… н-да…

Но, если ты, дорогой мой Ховард, возьмешь на себя риск, который несомненно связан с присутствием в усадьбе такого весьма ненадежного человека…

Пастор возвращался домой в глубокой задумчивости.

На следующий день Ховард отправился в Клейву и увидел, что Антон, прислонившись к стенке, греется на солнышке. Из дома пахло кофе. Где только Антон его добыл?

Услышав, что Ховард говорил с пастором, Антон разрыдался и тут же рассказал совсем новую историю.

Верно, он в прошлый раз сказал не все, как есть, когда упомянул про служанку: по правде говоря, между ними кое-что было. Но только потому, что Антон такой уж добрый и никому не может отказать.

В тот вечер, стало быть, он заглянул на кухню, когда решил, что остальные улеглись, но там служанки не было. Тогда он, так сказать, пошел на поиски. И видит: стоит она на ступеньках клети, и в руках у нее окорок, баранья нога и хлеб.

Антон так увлекся, что плакать перестал.

— Я так испугался. Неси все обратно! — говорю ей. А тут уже пасторша подошла. Наверно, пряталась где-нибудь.

— Почему ты сразу этого не рассказал? — спросил Ховард.

Антон вновь разрыдался.

— Боялся! — заикаясь, выдавил он. — Боялся, что не поверят этому. Кто ты такой, Антон, подумал я, чтобы Ховард поверил тебе, а не таким господам, как сам пастор и пасторша.

— Но ведь ты же наверняка знал, что я поговорю с пастором?

— Да. Но я так далеко не загадывал.

А все же — и тут Антон заметно приободрился — пастор был не очень-то уверен, что правильно делает. Да, если подумать хорошенько, пастор почти наверняка поверил ему, Антону. Но господин Тюрманн, бедняга, и слова сказать не может, когда пасторша вобьет себе что-нибудь в голову, это Ховард и сам небось знает…

— И каждое мое слово — истинная правда, а нет — так гореть мне в геенне огненной, — торжественно заключил Антон.

А Ховард подумал: и это ложь!

Но промолчал.

Антон смотрел на Ховарда заплаканными глазами, испуганный, жалкий и хитрый. В его бегающих глазках, как всегда, читалась тайная надежда: а вдруг клюнут?

— А что там у тебя было с цыганами, которые в прошлом году украли бочку соли из пасторской клети? — спросил Ховард.

Но Антон замахал обеими руками.

Все это чепуха, наговоры. Он немного проехался в повозке, потому что путь дальний; он тогда мать проведать заходил, она совсем разболелась. Но когда цыгане стали табором, он ушел от них и не останавливался до самой пасторской усадьбы.

— Вот как? — удивился Ховард. — А мне ты тогда сказал, когда я вернулся из города, что пришел в усадьбу только к утру, уже после кражи.