Сигурд Хёль - Заколдованный круг

— Да к тому же и непростой, — сказал Ховард. — Видишь, какая рукоятка? Когда-то это была рукоять меча. Да еще, взгляни, лезвие-то обоюдоострое, как у кинжала, только пошире. Этот нож называют у нас в семье наследным клинком. Видишь, он синий и острый — им даже бриться можно.

И Ховард рассказал Юну все об этом ноже — когда-то это был меч, и владел им его прадед, опальный рыцарь, который искал убежище в Телемарке.

Ховард рассказал и о мрачном стихе, который старая ведьма прочитала ему тогда, на свадьбе у сестры:

А закончил Ховард так:

— Не то, чтобы я в это верил, и все-таки, знаешь… порой мне кажется, будто на ноже этом заклятье.

Юн призадумался.

— Да, нешуточное, видно, это дело. И стих, впрямь, похоже, старый и непростой. Я бы этому стиху не перечил. Но, знаешь, если этот нож и вправду чинит убийство, добра не будет, если ты даже и перекуешь его. Надо, чтобы над косой этой сотворили молитву.

Нет, Ховард ведь говорил уже, что не верит в колдовство. А в глубине души какой-то голос нашептывал ему: с какой тогда стати перековывать нож на косу?

— И у меня тоже была одна наследная вещица, — сказал Юн. — Только это не нож был, а кольцо… Мать моя как-то в служанках целый год в Швеции прожила. Там-то она меня и зачала. Отцом моим был один капитан — мне мать и имя его называла. Фон-барон какой-то. Когда мать заметила, что быть мне на свете, дал ей капитан дал еров и это кольцо, и она отправилась домой. Потом она вышла замуж за того человека, который моим отцом считается. Деньги, конечно, ему достались. Но вот кольцо мать мне отдала. Правда, толку мало, я потерял его как-то по пьяному делу…

Так-то. Юн тоже не простого роду.

Что же — да все люди, наверное, благородные. Если Адам не простого роду.

Ховард отрубил конец косы.

— Из этого кончика я еще лезвие для ножа могу сделать, — объяснил он.

Когда работа была кончена, Юн перекрестил косу и сказал:

— Надо мне эту косу приметить. Должна быть хороша коса-то.

Не успел Ховард перековать нож на косу, как уже пожалел об этом. Наследный клинок — лучшее, что у него есть, — перековать на косу, словно он перепуганный хусман.

Да и права у него нет это делать. Ведь нож принадлежит роду. Он только его хранитель.

Убийство — неужели он в самом деле верит, что в этом ноже такое зло? Знать, верит, раз до такой глупости додумался.

Дед его и вправду этим ножом человека убил. Но его не судили, он только оборонялся — на свадьбе на него напали двое, и вот одного он уложил…

Ховард спрятал рукоять, старинную рукоять меча. Она, наверно, железная, но сверху кольцами вьются золотые нити. Если захотеть, так еще можно выковать из косы нож.

Но тогда уж без помощника. Юн чересчур суеверен.

Дождливым вечером в начале августа в Ульстаде появился нежданный гость — Антон Мосамюра, младший работник из пасторской усадьбы.

Время было не страдное, и на кухне были только домашние — Рённев, Ховард и Кьерсти, да еще Ларс и служанка. Другая служанка была на сетере вместе со скотницей.

Август только начался, но было темно и холодно, поэтому в кухне разожгли огонь, в настенные светцы вставили лучины, и они горели, отбрасывая желтые блики по всей кухне.

Антон вымок до нитки, волосы слиплись, а с одежды текло так, будто его окунули в озеро: под стулом, на котором он сидел, положив на колени шапчонку, набралась целая лужа. Всем своим видом — острым носом, выступающими зубами, бегающим взглядом — он напоминал мокрую крысу. Крыса чуть не утонула, но жизни в ней было хоть отбавляй — взгляд Антона метался по всей комнате, от одного к другому и не знал ни минуты покоя, словно выискивая, что стянуть.

Ховард ничуть не обрадовался Антону, он слишком хорошо его знал. Антон был никудышный работник, любил почесать языком и от дела увильнуть. Да к тому же и на руку был нечист. Теперь его, видно, из пасторской усадьбы прогнали. Вот он и пришел в Ульстад, решил, что здесь помогут.

Остальные разглядывали его — Ларе с явным удивлением на веснушчатом лице, служанка довольно равнодушно: и смотреть-то не на что. Кьерсти тихонько сидела в своем уголке. Лицо Рённев было непроницаемо.

Они как раз собирались ужинать, и Рённев позвала Антона к столу. Он не заставил себя дважды просить и угостился наславу кислым молоком и ячменной кашей.