Кьерсти по-прежнему шептала, будто в комнате находились невидимые призраки — призраки, которые не должны слышать, о чем они говорят.
— Да, помню.
— В котле была теплая вода, и Рённев перед тем, как зажечь лучину, сняла котел — как раз перед твоим приходом. По-моему, она собиралась стирать. Помнишь, она часто стирала по вечерам. Прут остался торчать, ничем не прикрытый, и когда Рённев отскочила назад, то напоролась спиной на его острие. Это несчастный случай. Такое случается раз в сто лет…
А в мозгу сверлило: и чтобы коса угодила прямо в сердце медведя, случается раз в сто лет…
Он продолжал:
— Наткнуться поясницей на железный прут — нестерпимо больно, и, по-моему, она так поранила спину, что ее разбил паралич или что-то в этом роде. Она вскрикнула, похоже, потеряла равновесие и со всего маху упала затылком прямо на каменный порожек, не успев ни за что ухватиться. Ты тогда, видно, и очнулась?
— Нет, — прошептала Кьерсти. — По-моему, не сразу. Первое, что я помню, как Рённев лежала, а ты наклонился над ней и говорил: «Рённев»… Я смутно помню, что ты повторял ее имя много раз.
Так оно и было. Он повторил ее имя по меньшей мере раза четыре-пять, пока не понял, что Рённев без сознания.
— Потом ты попросил меня зажечь свечи, поднял ее и отнес в спальню, я откинула покрывало, ты ее раздел, и мне казалось, будто я не смею смотреть, а ты все без конца звал ее, а она была без сознания и не отвечала… Это я помню. Но это все как сон…
Ховард помолчал.
— То есть, — вымолвил он наконец, — все это время ты думала, будто я убил Рённев? Что же ты передумала, живя под одной крышей с убийцей?
Она ответила не сразу. Но от ее ответа он просто онемел.
— Я думала, — ответила она в первый раз громко, — я думала, что пойду за тебя в огонь и в воду.
Когда он наконец обрел дар речи, то сначала попытался обратить все в шутку.
— Нет, я не убивал Рённев. Это большое несчастье, что и говорить, но из-за него тебе не придется идти за меня в огонь и в воду. Пожалуй, Рённев отчасти сама виновата в собственной смерти. А может, несчастье подкарауливало ее за порогом и вот нагрянуло. Или это судьба, кто знает… Что же ты подумала, когда очнулась и увидела Рённев на полу?
Кьерсти опять прошептала:
— О, я так испугалась!
И снова в его мозгу неуловимо промелькнула тень воспоминания.
Он промолчал.
А она продолжала говорить и опять еле слышно:
— Иногда мне снится этот вечер… Как я стою с ножом. И мне так страшно!
Ховард не ответил.
Кьерсти продолжала уже громко:
— С чего ты взял, что Рённев была… что Рённев была не в себе в последнее время?
— О… — Ему именно ей не хотелось об этом говорить. — По многим причинам. Но еще и потому, что она вдруг без всякого основания стала ненавидеть тебя. С ней даже говорить об этом было бесполезно.
Кьерсти сидела, уставившись на пламя свечи, мысли ее были далеко.
— Ох… — вздохнула она. — Это совсем не вдруг. Я-то прекрасно понимаю, почему она ненавидела меня. Из-за этого нечего считать ее сумасшедшей. Я ее тоже ненавидела!
И она посмотрела на Ховарда с вызовом и торжеством во взгляде.
— Кьерсти! — сказал он. — Ты не должна думать, а тем более говорить об этом. Я же видел, что Рённев последнее время относилась к тебе скверно. Но она умерла. Не забывай об этом, Кьерсти.
— Ладно, Ховард, — покорно ответила Кьерсти.
Лестница заскрипела. Закутавшись в шаль, спускалась Гуру. Она остановилась в прихожей и заглянула в комнату через распахнутую дверь.
— Мне показалось, ты ушел провожать Нурбю, и я хотела посмотреть печку, — пробормотала она.
— Нет, я только выпустил его. А потом проветрил комнату. Может быть, ты это слышала. Завтра ты проветришь все еще разок.
Кьерсти поднялась к себе.
— Погаси свечи, Ховард, — сказала Гуру.
Ховард улыбнулся ей, и она, понимая, чему он улыбается, перед уходом обернулась и ответила ему застенчивой улыбкой.
Ховард не помнил, чтобы перед рождеством когда-нибудь стояли такие темные дни, как в этом году. Заморозки начались сразу после похорон — на несколько недель раньше обычного —, но снега не было. Потом погода переменилась — стало теплее, а вместо снега пошел дождь. Кстати, именно тогда Ховард с Юном охотились на лося.
Было тепло, пасмурно, дождливо, а среди дня вдруг становилось темно, как ночью. Лучину жгли целый день.
Люди в Ульстаде, встречаясь, говорили мало, а то и вовсе не произносили ни слова. За столом на кухне было тихо, все сидели опустив глаза или отводили взгляды в сторону. Во всяком случае, так было, когда Ховард глядел на кого-нибудь за столом. После ужина хусманы с такой поспешностью выскакивали из дверей, что можно было подумать, будто они стремились домой.
Читать дальше