Кнуд Ромер - «В Датском королевстве…»

Мама ставит стакан перед ней и обеими руками наклоняет ее голову. Собака пьет воду, медленно, мама выливает остатки воды на асфальт, собака кладет туда язык.

— Хорошо, — говорит мама. — Хорошо, что ты попила этой чудесной воды.

Она сморкается.

— У тебя есть сигареты? — спрашивает она.

— Я больше не курю, — говорю я. — Могу купить тебе несколько штук в киоске.

— Нет, не надо. Обойдусь.

К остановке подъезжает автобус, из него выходит группа орущих молодых людей. Мы стоим и смотрим, как они исчезают в направлении к центру, дурачась и толкаясь.

— Нам же надо еще поесть, — говорит мама. — Хлеб сама пекла.

— Здо́рово.

— Ночью не могла уснуть, встала и испекла хлеб. С семечками подсолнечника.

— Ты что, совсем не спала?

— Совсем.

Она смотрит на собаку.

— Никто из нас не спал.

Она открывает сумку, достает пакет с едой и протягивает его мне.

— Поешь, — говорит она.

— Чуть позже, — говорю я.

— Ты можешь взять пакет с собой на работу. Потом ведь проголодаешься.

— А ты сама не хочешь поесть?

— Мне как-то не до еды сейчас, — говорит она.

Пакет с едой кажется мне тяжелым и теплым, я кладу его в сумку. Мама ослабляет поводок.

— Давай дойдем до набережной, — говорит она. — Разве не чудесно будет постоять и посмотреть на воду?

Собака поднимается, ее глаза полуприкрыты.

— Мне кажется, мы не успеем, — говорю я.

— Думаешь, не успеем?

— Нет, если честно. Это в другую сторону от клиники.

— Может быть, мне позвонить и сказать, что мы немного задержимся?

— Нет, мама, не нужно этого делать. Никому от этого лучше не будет.

— Ты права, — говорит она. — Так и есть.

Она стоит с поводком в руке и смотрит на собаку. Она сжимает и разжимает его, ее пальцы дрожат. Я обнимаю ее, она плачет. Две пожилые женщины проходят мимо и смотрят на нас. Собака снова ложится на землю. Асфальт перед ней немного влажный. Мама делает глубокий вдох и смотрит на меня.

— Представляю, на кого я сейчас похожа, — говорит она. — У меня под глазами тушь размазалась?

— Не сильно, — говорю я.

— Мне нужно зайти в туалет на станции, — говорит мама. — Пойдете со мной?

— Мы можем и здесь подождать, — говорю я.

— Нет, пойдемте вместе, — говорит мама.

Как только мы заходим в туалет, собака ложится на пол. Мама стоит перед зеркалом и вытирает нос. Я сажусь рядом с собакой, похлопываю ее. Она прерывисто дышит, заглатывая воздух.

Мама смотрит на меня в зеркало.

— Ты снова беременна, — говорит она.

Я киваю.

— По тебе сразу видно. Прости, что не радуюсь этому сегодня.

Она открывает кран и начинает смывать потекшую тушь под глазами. Я держу руку над собакой, не касаясь ее. Ощущение такое, будто от нее пар идет. Мама вытирает лицо и поправляет прическу.

— Тебе уже, наверное, пора на работу возвращаться, — говорит она.

Я снова киваю и встаю, помогаю собаке подняться. Протягиваю поводок маме, и мы выходим.

Жаркий воздух ударяет в лицо.

— Я буду мысленно с тобой, — говорю я.

— Знаю. Спасибо, что пришла.

— Ты все правильно делаешь, — говорю я.

Я присела на корточки перед собакой. Она виляет хвостом, немного поскуливая.

— Спасибо, что ты заботилась о ней, — говорю я ей на ухо. — Хорошая собака!

Потом встаю и улыбаюсь маме.

— Вот ты и попрощалась, — говорит она.

— Да, — говорю я. — Прощай.

Родом Кристиан Бьернов был из Хорсенса. Этот факт особого значения, конечно, не имел, важен он был только для тех, кто сам родом из Хорсенса. Он был юн, светловолос и настолько удачлив, что разобрался в своих устремлениях как раз тогда, когда остальной мир начинал разбираться в своих. Конец шестидесятых ознаменовался кульминацией молодежного бунта, а поскольку Кристиан как раз в это время переехал туда, где все происходило, ничего странного, что он ощущал себя in medias res [48] In medias res — в середине дела (лат.). (Здесь и далее — прим. перев.). .

Поначалу его захватил круговорот событий. Дома в Хорсенсе, во время учебы в гимназии, близость перемен ощущалась тоже, делались даже слабые попытки эти перемены осуществить, но то, что творилось в столице, превзошло все его самые смелые ожидания. Все в городе стояло вверх дном. Повсюду проходили демонстрации, протесты слышались если и не на улице, то в университете или Институте кинематографии. К последнему заведению он относился с особой симпатией, ведь продолжать учебу был не намерен, хотя имел отличные оценки, а по датскому языку вообще получил высший балл. Его больше привлекало изображение, и он с восторгом наблюдал, как слова утрачивают свое значение (или становятся все проще и проще), а интерес к изображению и передаваемому им смыслу повсеместно возрастает. Изображение было всем, изображение было самым современным выразительным средством. Поэтому ничего удивительного, что Кристиан устремился в район Кристиансхавн, где находился Институт кинематографии и где он с легкостью обосновался, когда начался захват зданий. Вскоре его знали все — не потому что было известно, кто он и откуда — тогда многих знали в лицо. Встречались, конечно, и знаменитости, которые постоянно попадали в объектив фотокамер, давая интервью прессе и делая абсолютно бескомпромиссные заявления.