Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть II. Превращение

После следующего – и уже почти острого – выступления еще одного «смирновца», Зюзи, Фурман показал Пыркиной: пора! Вперед! Так держать!..

Она все сделала правильно, хотя и не так красиво, как ему представлялось в воображении, – более растрепанно (забыла сказать некоторые важные вещи, а кое-что добавила от себя)… Зато так получилось естественнее – и правда, вполне по-пыркински! Класс заволновался. Стали брать слово девчонки, одна другой резче. Практиканты заметно растерялись, а когда попытались вмешаться с миролюбием, было уже поздно – покатился праздник без взрослых. Фурмановское «итоговое» выступление – с обращенными к Ирке объяснениями, самокритикой и критикой неназванных провокаторов, тщетно хотевших расколоть классное «общество», – лишь чуть притормозило, но не остановило всеобщего подъема. Дали слово двоечнику, и он своей нелепой клоунадой вызвал дружный хохот. Даже примолкшие было и опечаленные «смирновцы» тоже невольно заулыбались. Что ж, не такие уж они и плохие ребята, в конце концов. Ну, ошиблись… Победа! Победа была рядом!

Дошло дело до голосования. Переглядываясь, возбужденно хихикая и демонстративно загораживаясь друг от друга, все черканули что-то в своих листочках, быстренько сложили их и поскорее сдали специально назначенным людям. Те понесли собранные пачки на переднюю парту и начали считать там голоса, а изъявивший свою волю народ пока тревожно отдыхал в торжественной тишине.

Но вдруг, не дождавшись подведения итогов, Ирка сорвалась с места и вылетела из класса, громко хлопнув за собой дверью. Нервы у нее все-таки не выдержали… Следом за ней, забрав ее портфель и выкрикнув: «За что вы ее так обидели?! Что она вам всем плохого сделала?!» – побежала Любка Гуссель. Фурман почувствовал мгновенный укол вины, стыда и жалости: действительно, бедная Ирка… Но… Он сжал зубы. В общем, зря она полезла на рожон… Практиканты тут уже просто выпали в осадок. Девушка заметно сердилась, ведущий собрание сидел с растерянной улыбкой пассажира, опоздавшего на поезд, а по виду бледного коммуниста ничего нельзя было сказать (правда, он пару раз озабоченно взглянул на часы).

Объявили итоги голосования. Неожиданным в них оказалось лишь то, что «смирновцев» было чуть ли не вдвое больше, чем голосов, поданных «за». Видно, переметнулись в последний момент… Что ж, вот и все. Пора по домам.

Загремели стулья и закрываемые рамы, и все в каком-то странном изнеможении вяло потянулись к выходу. Неужели это недавно пережитый праздник их всех так опустошил?.. Впрочем, собрание-то продолжалось три с половиной часа, а ведь все без обеда…

Собравшись с силами, Фурман аккуратно подрулил к Пыркиной и поблагодарил ее как бы от всего класса и от себя лично – она того заслужила. Хорошая оказалась девчонка… А вообще-то ему очень хотелось пойти домой одному, без провожатых. Что он и сделал (правда, для этого пришлось пилить кругом, через Каляевскую, и еще слегка наврать что-то кому-то).

Ирка не появлялась в школе неделю. Пашка сказал, что она болеет – вроде бы по-настоящему, без обмана, с температурой. Потом она вышла, как будто ничего и не было. Ну, поболела и выздоровела. Все нормально.

Фурман нарисовал серию красочных карикатур в честь посрамления Шапуги и его прихлебателей. Они ему чем-то ответили, и больше никто об этом вроде бы не вспоминал.

Но с игрой в солдатики что-то случилось. Во время какого-то очередного, но уже очень жесткого и грубого «межпланетного» спора на переменке правитель Ялмеза Сашка Дрожжин, все предыдущие годы скромно державшийся в тени, вдруг с яростным презрением крикнул Фурману: «А ты давай, заплачь еще из-за солдатиков – вон, у тебя уже и слезки на глазах выступили!..» Фурман был так изумлен, что и вправду почувствовал наворачивающиеся слезы, – быстро огрызнувшись, он сбежал в туалет и умыл лицо. Конечно, он был очень расстроен, но не до слез же?.. Неужели они могли его так довести? С чего бы? Что это с ним происходит? Наверное, он просто слишком расслабился…

Последняя запись в Общей Тетради гласит:

11 мая. Всеобщая аппатия… Везде царит разруха. Никто не выходит на работу. Резко повысилось число самоубийств. Во многих провинциях начался голод.

Над Архосом рядом с Солнцем уже сияет ослепительная огромная звезда. С каждым днем она приближается.

Наступают последние дни Архоса.

По телевизору несколько раз показывали детский художественный фильм про чукотского мальчика, который вместе со своими родителями-оленеводами кочевал по бескрайней тундре. Однажды кто-то из взрослых в шутку подарил ему волчонка, случайно уцелевшего после массового отстрела обнаглевших хищников. Несмотря на определенные сомнения окружающих, волчонок быстро одомашнился и получил странно звучащее чукотское имя Ояврик. Так они и росли вместе. «Ояврик! Ояврик!» – то и дело звал мальчишка.