Фиона Макинтош - Гобелен

Она распахнула дверь, и перед ней предстали двое полицейских, в том числе женщина. Личико у нее было на редкость хорошенькое, его обрамляли белокурые волосы, завязанные в хвост, но полицейская форма лишь подчеркивала колени с наплывами жира да толстые лодыжки, а еще акцентировала внимание на безобразных, зато практичных башмаках. Женщина заговорила первой.

– Вы – миссис Грейнджер? – спросила она, безупречно произнеся старинную фамилию. Кэтлин отметила отсутствие валлийского акцента. Может, она ирландка?

– Да… у меня там телефон, – промямлила Кэтлин, махнув себе за плечо, на серо-зеленый аппарат, установленный на столе. В спальне у нее серо-голубой телефон, в гостиной – бежевый. Обязательно надо установить еще один в кухне, мрачно подумала Кэтлин, чтобы не бежать из сада прямо в гостиную. Внезапно она горько пожалела, что решила ответить на звонок. Да и к двери не следовало подходить. Женщина в полицейской форме что-то говорила, Кэтлин не вникала.

– Вам лучше попросить вашего собеседника перезвонить в другое время, – заметила женщина. Кэтлин знала, что оба полицейских представились; она сама виновата, что не дала себе труда запомнить имена, она спряталась в мыслях об испорченной яичнице и спаренных телефонах.

– Кажется, это из Австралии звонят, – пролепетала Кэтлин. – Моя дочь… она сейчас там…

Кошмарный миг между двумя ударами сердца растянулся, завис в пространстве, и Кэтлин Грейнджер, застигнутая врасплох между звонком и посетителями, внезапно поняла: и австралиец Бэз, и двое в полицейской форме вошли с ней в контакт по поводу Джейн. Что-то случилось – иначе Джейн позвонила бы сама.

– Кэтлин, – мягко заговорила женщина в форме, – может, впустите нас?

– Нет. Нет! – вскрикнула Кэтлин. Стебли кервеля выпали из ладони, рассыпались по светлому плиточному полу прихожей, чтобы через секунду раскрошиться под тяжелыми ботинками обоих полицейских, бросившихся поддержать Кэтлин.

В кухне догорала яичница. По прихожей распространился свежий анисовый аромат. Кэтлин Грейнджер лишилась чувств.

Уинифред и Сесилия провели в «Трех полумесяцах» благословенную бессобытийную ночь. Хозяин постоялого двора был уверен, что они – гувернантки, направляются в Ньюкасл.

Утро наступило не такое угрюмое, как накануне. Снегопада не было и ночью, однако городок Ротбери надежно укутало пышное белое покрывало, а под конскими копытами хрустел ледяной настил, когда Уинифред и Сесилия скакали на юго-восток, в сторону Ньюкасла. На постоялом дворе пришлось выпить по кружке сыворотки; у Джейн крутило живот, подступала тошнота.

– Теперь мне не до пирога с индюшатиной, – констатировала Джейн.

Уинифред сразу пустила свою кобылку быстрой рысью, задала ритм. Померзнув всего четыре часа, женщины въехали в Ньюкасл. По дороге им попались еще двое висельников, таких же, как на подступах к Ротбери. Поравнявшись с третьим трупом, Джейн собрала волю в кулак, задержала дыхание, закрыла рот платком и отвела глаза.

Ньюкасл являл признаки процветания за счет добычи угля, а также признаки преданности Короне. Повсюду были расклеены листовки, сулящие награду всякому, кто сообщит о местонахождении «смутьянов». Медленно продвигались Уинифред и Сесилия по широким улицам, меж солидных строений из кирпича и камня. Снег смело ветром, грязца быстро превращалась в ледяные заплаты. Неброская одежда и низко надвинутые капюшоны (естественная мера в этакий холод) вполне защищали женщин от излишнего внимания. Они остановились лишь раз – спросить у трех служанок дорогу до постоялого двора.

Когда хозяин постоялого двора объявил, что все места в дилижансе выкуплены, сердца Уинифред и Сесилии оборвались.

– Сэр, мне необходимо быть в Лондоне. Я не могу ждать, – заговорила Джейн, полностью полагаясь на способности Уинифред улаживать дела и радуясь, что Уинифред полностью лишена шотландского акцента. В Сесилии, напротив, можно было без труда узнать валлийку, стоило ей раскрыть рот. И все же Уинифред оставила на подругу лошадей и поиски места в стойле. Потому что не собиралась продавать свою храбрую верную кобылку.

– Сочувствую, мисс Грейнджер, да только нынче все с севера бегут. Очень уж лютая выдалась зима.

Джейн ощутила приступ паники.

– Мне непременно надо в Лондон, – умоляла она. – Речь идет о жизни и смерти! – Слова вырвались у нее по слабости, она тотчас возненавидела себя за то, что излишне раскрылась вознице. И не ему одному – разговор слышал некий джентльмен, он стоял неподалеку, ждал чего-то, а когда Джейн возвысила голос, посмотрел на нее.