Фиона Макинтош - Гобелен

Джейн тошнило, она еле сдерживала позывы на рвоту. «Почему именно здесь, в этом районе?» – задавалась она вопросом, на который некому было ответить.

– А вам не боязно, миледи? – спросил носильщик, когда Джейн назвала адрес.

Они втроем искали нужный дом, который оказался в самом конце улицы. Джейн затолкала поглубже и страх, и отвращение Уинифред.

– Ничуть не боязно. Здесь живет моя давняя подруга. Я надолго не задержусь.

– Может, обождать вас, миледи? А то люди в Ист-Энде лихие.

Джейн отрицательно покачала головой. Хорошо, что плащ с капюшоном, да еще с таким огромным. Незачем носильщикам запоминать адрес, незачем смотреть в лицо Джейн.

– Спасибо за заботу, но это лишнее.

Джейн заплатила больше, чем требовалось, – рассчитывала, что носильщики закончат на сегодня свои труды, пойдут в паб и размоют воспоминания пинтой-другой доброго эля.

Они приподняли шапки в знак почтения и скрылись. Джейн ступила на порог обшарпанного дома, провонявшего мочой и грязной ветошью. Ее встретила женщина в несвежем чепце, обтрепанном платье и фартуке с пятнами неизвестного происхождения.

– Вас звать Мари? – спросила хозяйка.

Джейн опешила.

– Гийомова жена? – уточнила женщина, с трудом выговаривая непривычное имя.

Гийом – французский вариант имени «Уильям»; так называли графа при французском дворе.

– Да-да, я – Мари, – заулыбалась Джейн.

Мари, или Мэри – имя сестры Уильяма.

– Где мой супруг?

– В мансарде оба, и он, и сестрица ваша. Там тесновато, ну да зато мимо никто не шастает. Сколько пробыть изволите?

– Самое большее – двое суток.

– Оттудова вид знатный открывается, как муженек ваш и заказывал, – сообщила хозяйка, втянув воздух со свистом, причиной которому были отсутствующие нижние передние зубы.

– Вид на Лондон? Как любезно с вашей стороны. Спасибо.

– Не на Лондон, ваша милость! – усмехнулась женщина. – Не на Лондон, а на место казни лордов-якобитов.

Уинифред, уже стоявшая на расшатанных ступенях, похолодела; Джейн знала, что озноб не имеет отношения к лихорадке.

До сих пор Джейн полагала, что мистер Миллс нашел для Уильяма место, где никто его не знает. А тут хозяйка трогает себя за кончик носа, заговорщицки усмехается.

– Ну вы и умница, миледи. То-то светлая головка! Подумать, как этот наш король с вами поступил. Может, у них в Германии знатные леди и терпят этакое обхожденье, да только здесь ему не Германия. Не извольте беспокоиться, миледи, будете в целости и сохранности. Вы среди друзей.

Джейн перевела дыхание.

– Вы очень добры, спасибо, – пролепетала она.

– Точно мышка в мансарду мою забьетесь, да и переждете, покуда шум уляжется. Мы вас ни за какие деньги не выдадим.

Уинифред, даром что устала и измучилась, вдруг сбросила изнеможение, позабыла о собственной слабости и чуть ли не бегом бросилась в мансарду. Она с легкостью преодолела четыре пролета узкой лестницы, поскреблась в дверь. В висках стучала кровь – то ли от физических усилий, то ли от волнения.

– Кто там? – спросил Уильям.

– Я.

Дверь распахнулась, и Джейн увидела графа – бодрого, плечистого, улыбающегося.

Уинифред захлестнули эмоции.

– Ты румяна не до конца смыл, – всхлипнула графиня, а в следующий миг засмеялась сквозь слезы. Рука ее взлетела к тому месту, куда пришлась пощечина Джейн. – Прости меня, милый!

– Ничего, любовь моя. Это было необходимо, чтобы сбить мужскую спесь.

Джейн отступила, и граф обнял Уинифред, и долго не отпускал ее. Супруги не нуждались в словах, незначительных по сравнению с объятием. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, щека к щеке, взаимно впитывая тепло. Граф и графиня вдобавок поздравляли друг друга с победой. Ощущения были совершенно новыми для Джейн, зависшей между мужем и женой, достаточно любящей и преданной, чтобы поставить на кон собственную жизнь, репутацию, финансовое положение и даже будущее своих детей.

Третья лишняя в этом объятии, Джейн преступным образом мечтала прикоснуться к Джулиусу. Пока супруги блаженствовали, она отдалась воспоминаниям. Правда, их портила одна мысль: как выбраться из тела Уинифред? Нужно возвращаться в свою жизнь, в свое тело. Джейн сомневалась в правдивости Робина/Робин; хотела выяснить, не лгал ли ей этот многоликий персонаж.

Идиллию влюбленной пары нарушила Сесилия.

– Извините, – сказала она, выступив из темного угла комнатушки, кашлянула и вытерла слезы умиления. – Сейчас я вас покину. Здесь вино, хлеб и сыр на ужин. Завтра принесу еще еды, потому что вам обоим придется пережидать в этой каморке несколько дней.