Майк Гейл - Моя легендарная девушка

Миссис Питерс открыла дверь, проводила меня в комнату для самых дорогих гостей и предложила чаю. Она сказала, что Агги нет дома, но она через полчаса вернется, потому что только ненадолго выбежала в библиотеку по соседству. Она говорила не переставая в течение этих бесконечных тридцати минут, но не столько со мной, сколько сама с собой — я был не в состоянии достойно ей ответить, потому что «Лабруско» уже всерьез подточило мою способность связывать слова в простые предложения. Она спросила, пригласила ли меня Агги на рождественский ужин, из чего я заключил, что Агги пока еще не решилась рассказать маме, что бросила меня. Миссис Питерс была обо мне очень высокого мнения, а я — о ней. Мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы тут же не пообещать обязательно прийти.

Послышалось, как кто-то вставляет снаружи ключ в замочную скважину, и я понял, что Агги вернулась. Как мне показалось, уже через мгновение мы стояли лицом к лицу. Она была в джинсах, клетчатой рубашке и темно-красной вельветовой куртке, которая когда-то принадлежала мне. Она была так поражена, увидев меня, что чуть не выронила книги, которые держала в руках. Миссис Питерс выскользнула из комнаты, заключив, что у нас недавно произошла размолвка и сейчас мы будем мириться. Выходя, она спросила:

— Еще чаю, голубчик?

Я сказал: «Нет, спасибо».

— Ты пьян, — начала обвинительную речь Агги. — От тебя несет за милю. Как ты смел явиться ко мне домой в таком виде?

Я пьяным жестом показал, чтобы она села, но это ее взбесило еще больше. Несколько секунд я молчал. Комната кружилась с дикой скоростью. Я отчаянно искал глазами какую-нибудь неподвижную точку опоры.

— Ты прекрасна, — невнятно пробормотал я наконец, ухватившись за подлокотник дивана, — а я к утру протрезвею. — Самому себе я показался в этот миг неимоверно смешным, и на меня напал такой сильный приступ истерического хохота, что я свалился на диван.

Агги подошла ближе и буквально нависла надо мной. Я опустил глаза, избегая ее взгляда, мне стало стыдно, что мы до такого докатились. Она сказала, что мне нора, и потянула меня за руку, пытаясь поднять на ноги. Во мне проснулся обиженный пятилетний ребенок, какой живет в каждом грустном пьянчуге, и я заявил, что она больше не имеет права прикасаться ко мне. Думаю, это ее напугало. Она села в кресло напротив меня и едва сдержала слезы.

— Что тебе от меня надо, Вилл? — Теперь уже она избегала встречаться со мной глазами. Я попытался найти в выражении ее лица доказательства, что она меня действительно узнала — того меня, которого любила — и не нашел. — Что ты хочешь мне сказать? Все кончено, и ничто не изменит моего решения.

— Ничто-ничто? — спросил я, стараясь поймать ее взгляд.

Я сказал, что мне нужно у нее спросить, я хочу знать, что я такого сделал, что она меня больше не любит.

Вот что она сказала, дословно:

— Дело не в тебе, а во мне. Я изменилась. Я думала, я смогу стать такой, какой ты хотел меня видеть. Какое-то время я тоже этого хотела. Я хотела любить и быть любимой, как это бывает в фильмах, и ты подарил мне такую любовь. И за это я тебе буду вечно благодарна.

Это была какая-то бессмыслица. Она говорила красивые слова, но значили они всего лишь «спасибо, было очень весело».

— Но что я сделал не так?

— Ты не давал мне расти, Вилл. Я с тобой встречаюсь с девятнадцати лет. Но я уже другая! А ты все такой же, ты совсем не изменился — ты не растешь вместе со мной. Теперь мы — разные люди. Я задыхаюсь. Не могу пошевелиться. Как будто ты запер меня в клетку.

Я попытался объяснить ей, что совсем не хочу запирать ее в клетку. Я сказал, что она может пользоваться своей свободой и делать все, что пожелает. Но она сказала, что уже поздно. Теперь ей хочется чего-то нового.

Одна вещь меня просто добила.

— Это как в той песне, — сказала она с непроницаемым видом, — «если любишь — отпусти».

Я ушам своим не поверил. Она не только разбила мне жизнь. Она мне еще и Стинга цитирует.

Чтобы задеть ее, я запел, удачно, как мне показалось, имитируя манеру исполнения бывшего солиста «Полис» [55] Музыкальная группа «новой волны», в которой Стинг играл и пел с 1977 по 1983 год. . Но ее это не позабавило. Я понимал, что наш разговор закончится полным разрывом, если я прямо сейчас не сделаю что-то такое, что объяснит ей, какую жестокую ошибку она совершает. Но как я ни старался, я ничего не мог придумать. Однако хуже всего было то, что я начинал трезветь, а между тем именно в этот момент мне хотелось быть пьяным в стельку, потому что только этот факт мог объяснить, почему я рыдаю у нее в гостиной.