Майк Гейл - Моя легендарная девушка

Похоже, она приняла мои слова за чистую монету и не стала возражать. Перед тем как сказать ей, что мне пора идти, я пообещал позвонить на следующей неделе. Она тихо вздохнула, скорее про себя, чем вслух, но достаточно отчетливо, чтобы я мог догадаться, как она разочарована тем, что я не согласился сразу. Я ухватился за возможность поссориться и, может быть, покончить со всем этим раз и навсегда и спросил:

— Что-нибудь не так?

Она поколебалась немного и четко сказала:

— Нет.

Причем самым жизнерадостным тоном, на какой была способна, — то есть невероятно жизнерадостным. Я попрощался и положил трубку.

16:57

Мартина вогнала меня в тоску.

Я очень хотел бы ее осчастливить. Очень. Но поскольку для ее счастья требовалось, чтобы я был с ней, пока смерть не разлучит нас, я ничего не мог для нее сделать. Как это ни удивительно, но я отчаянно жалел, что переспал с ней. Мне бы хотелось, чтобы ничего этого не было. Тогда, возможно, я смог бы подружиться с ней и как-то по-товарищески ей помочь — говорил бы с ней часами по телефону, легко отзывался бы на ее предложение приехать, мы бы пили вино и я демонстрировал бы ей, как плохо умею копировать Шона Коннери. Но теперь это невозможно. Она ни за что не захочет ограничиться простыми дружескими отношениями.

Голод погнал меня на кухню на поиски пропитания. Но в результате лихорадочного обшаривания шкафов и полок обнаружен был только нераспечатанный пакет темного риса. В конце концов я остановился на сигарете и двух кусочках хлеба. Я засунул их в тостер (кусочки хлеба, без сигареты) и направился в туалет.

Спустив штаны, я уселся на унитаз — и тут же перед моими глазами всплыло залитое слезами лицо Мартины. «Вот такое у нее будет лицо, когда я ее брошу. Все в слезах. Как будто я только что своими руками убил йоркширского терьера ее матери, и теперь очередь за ней. Ну почему она не может понять сама? Почему она заставляет меня это делать? Почему у нее совсем нет чувства собственного достоинства? Ну же, Мартина, попробуй. Пора начать себя уважать, иначе закончишь, как я».

Прошло два дня после того, как Агги вышвырнула меня из своей жизни, а я все еще отказывался в это поверить. Вечером того дня, о котором идет речь, я бродил вдоль стеллажа с выпивкой в универмаге «Сейфвей», придумывая наиболее экономичный способ заглушить боль, с учетом, что до следующего пособия оставалась еще неделя. Традиционно подобная ситуация — отвергнутый влюбленный ищет забвения в алкоголе — требовала водки или виски. Но набираться крепкими напитками с утра — в этом не было романтики. А вот в дешевом красном вине чувствовался привкус настоящей безысходности, свойственной бродягам и алкоголикам, которые дома бьют жен. Ну и, наконец, покупку дешевой бормотухи можно списать на чрезмерную снисходительность к собственным слабостям — не более того. Так что я выбрал вино — «Лабруско», производства самого «Сейфвея». Не успели автоматические двери на выходе закрыться за мной, как я отвинтил крышечку с первой бутылки и хорошенько к ней приложился. К тому времени, как я доехал на автобусе до дома, полбутылки уже как не бывало.

Пошатываясь, я доплелся до своей комнаты, там вывалил письма Агги из обувной коробки из-под найковских кроссовок и разложил их на полу. Продолжая прикладываться к бутылке, я внимательно изучил каждое — их оказалось девяносто семь. Я впервые прочитал их все подряд, начиная с первого (двенадцать страниц на бледнолинованной бумаге формата А4 с отверстиями для скоросшивателя) и заканчивая последним (один лист зеленой писчей бумаги, который она прислала мне за три недели до того, как меня бросила). Я восстановил картину наших отношений, и она не совпадала с той, что сложилась в моей голове. Последняя пара дней заслонила собой все хорошие воспоминания, а эти письма напомнили мне, какими в действительности были наши отношения. Шло время, и менялись темы писем, но все они, в общем-то, были об одном: о том, как сильно она меня любит. Помню, я подумал тогда, что девушка, писавшая эти письма, обожала меня — и именно эту девушку я любил так преданно и глубоко, а та, что бросила меня, — всего лишь самозванка.

За несколько часов я прочитал и разложил все письма в хронологическом порядке, несмотря на то, что на некоторых не было даты. Я сам себе удивлялся, когда по незначительным деталям, которые она упоминала, догадывался, когда именно было написано то или иное письмо. Например, два были подписаны «С любовью, Мэри-Джейн». Тогда, когда она их мне написала (примерно два с половиной года назад, март), я сильно увлекался комиксами про «Человека-Паука», а подружку паутиноплета звали как раз Мэри-Джейн. Эта и тысячи других мелких деталей вызывали к жизни массу широкоэкранных полноцветных воспоминаний. Мне казалось, она написала все это только вчера. К тому времени, как я перечитал все письма, я прикончил обе бутылки, и слезы ручьем текли по моему лицу. Я вышел прогуляться и подышать свежим воздухом и, конечно же, оказался у дома Агги.