Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт

…Фурман чуть не расплакался от охватившей его бессильной злобы. Но, похоже, Морозов был прав. А если и не совсем прав, то все равно в правый висок и глаз Фурмана уже начало медленно ввинчиваться горячее адское сверло. Так что обратная дорога в любом случае будет пыткой.

Возможно, в поселке рядом с мостиком им удастся раздобыть воду, чтобы запить таблетку. Хотя бывало и так, что одной таблетки не хватало. И что он тогда будет делать…

– Саня, тебе решать. Но в этой ситуации никто не сможет нас с тобой упрекнуть, что мы могли сделать что-то еще и не сделали, – твердо сказал Морозов.

Фурман угрюмо молчал, не желая признавать поражение. Возненавидеть Морозова, как он того заслуживал, мешала головная боль.

– Не хочу тебя торопить, но время идет, – терпеливо заметил Морозов. – Если мы прямо сейчас двинемся быстрым шагом к станции, то у нас еще есть шанс успеть на электричку, которая отправляется примерно через час. А дальше по расписанию, насколько я помню, будет большое двухчасовое окно. Ну, так как мы поступим?

– Ладно, возвращаемся, – процедил Фурман.

– Я не сомневался, что ты примешь правильное решение.

Они сразу взяли такой темп, что внимание пришлось полностью сосредоточить на движении. Для вязнущего в болевом тумане Фурмана так было даже проще.

Когда они оказались в поселке, он поискал глазами колодец или колонку. Ничего. Конечно, можно было бы постучаться в один из ближайших домов и попросить воды запить таблетку. Но так как любая задержка была чревата опозданием на электричку, а потом и кошмарным двухчасовым ожиданием следующей, Фурман решил не останавливаться. Впрочем, в коротком сне на ходу он все же сделал это и, получив помощь от добросердечной одинокой женщины средних лет, испытал странное облегчение…

Шоссе по дороге к станции делало довольно большую петлю, поэтому Морозов предложил срезать путь и идти напрямик. Фурман вяло пробормотал, что это будет намного тяжелее: здесь-то травка, кусты, а кто знает, что там дальше, за теми холмиками, – вдруг болото. Но Морозов жестко сказал, что иначе им не успеть. Возражать было себе дороже, и они поперлись по пересеченной местности.

Становилось все жарче. На открытом пространстве солнце так по-летнему раскочегарилось, что Морозов вскоре решительно разоблачился по пояс и бодро призвал Фурмана последовать своему примеру. Куртку Фурман снял, а свитер так и не решился – байковая рубашка и майка под ним все равно уже давно промокли насквозь, и на легком, но порывистом ветерке немудрено было и простудиться; да и из-за головной боли ему становилось все хуже. Он начал отставать, и Морозову несколько раз пришлось его поджидать. Фурман наконец сказал ему про свою голову, и теперь тот посматривал на него с молчаливым сочувствием.

Как бы то ни было, большую часть пути они преодолели без особого труда. Но на самом последнем участке, когда до станции было уже рукой подать, их ждала коварнейшая полоса препятствий в виде вспаханного поля.

Двигаться поперек осыпающихся и проваливающихся полуметровых земляных волн было так тяжело, что Фурман почти сразу полностью обессилел и утратил всякую волю шевелиться. Он готов был отказаться от всего и просто повалиться в первую попавшуюся борозду; даже сказал Морозову, чтобы тот шел дальше один, а он, мол, посидит немного и догонит… Морозов велел ему держаться: Саня, нам осталось пройти какие-то жалкие пятьсот метров! Соберись, мы успеем! Предложил опереться на его плечо… Ну, это было бы уже просто черт знает что. Фурман трясущимися руками достал свою заветную таблетку, кое-как проглотил ее всухую, потом стянул через голову свитер и, матерясь про себя, пошел вперед напролом…

…Они были в электричке, она ехала. Успели. Хорошо. Таблетка с кофеином понемногу начала действовать. Морозов сидел напротив и читал развернутую газету. Заметив, что Фурман открыл глаза, он поинтересовался его самочувствием и заботливо сказал, чтобы он продолжал отдыхать. Но уже через несколько минут завел разговор сначала о только что прочитанной статье, потом о профессии журналиста вообще, о правде, рутинной официальной лжи и выборе, который всегда стоит перед каждым пишущим человеком… Фурман еще не вполне включился и только вяло кивал в знак поддержания общения.

С журналистики Морозов перекинулся на литературу: мол, ты как писатель, вероятно, тоже сталкиваешься в своей работе с подобными проблемами; как ты наверняка помнишь, Камю в своем эссе «Миф о Сизифе» блестяще показал… Увы, Фурман читал только «Постороннего», напечатанного в каком-то старом номере «Иностранной литературы», но после величественных надрывов Достоевского эта небольшая прозрачная вещь показалась ему мелковатой и несколько «литературной». Однако разочаровывать пылкого собеседника и объясняться было бы для него сейчас слишком трудной задачей, поэтому Фурман просто сказал, что читал Камю очень давно, и попросил Морозова напомнить подробности.