Том думал об этом, как вдруг ему послышался какой-то шорох у входа в церковь. Кто-то вошел, но кто именно — случайный посетитель, прихожанин или женщина, явившаяся начистить медь, — разглядеть он не мог. Человек этот, — а в наши дни полового равенства, когда мужчины и женщины одинаково одеваются и носят одинаковую прическу, иначе, как человеком, посетителя назвать было нельзя, — вошел в часовню де Тэнкервиллов, как ее называли, и принялся разглядывать памятник, изображающий поверженного крестоносца. Когда он подошел поближе, Том увидел молодого человека с золотистыми, коротко подстриженными волосами, одетого в майку и джинсы. На руках у него почему-то были розовые резиновые перчатки, что вызывало недоумение и слегка тревожило.
«Чем могу быть вам полезным?» — спросил Том, только мысленно произнося эту фразу, ибо она одновременно могла прозвучать и слишком банально, и слишком серьезно. Предложение быть полезным могло быть принято буквально, в то время как Том чувствовал себя способным в данном случае лишь поведать краткую историю церкви и поселка, приукрасив ее более подробными сведениями об отдельных памятниках, и уже был готов приступить к повествованию, как молодой человек опередил его.
— Вы, наверное, местный ректор? — спросил он таким торжественным тоном, будто поздравлял Тома с пребыванием на этом посту. — Я Терри Скейт. Приехал, чтобы посмотреть ваш мавзолей. Но решил сначала заглянуть в церковь, получить, так сказать, общее представление и составить собственное мнение, надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?
Они стояли, обратившись лицом к статуе сэра Хьюберта де Тэнкервилла. Том испытывал некоторую неловкость, словно мистер Скейт мог почему-либо поставить ему в вину отсутствие головы у одной из собачек, возлежащих у ног крестоносца. Созерцая безголовое животное, он задумался о пуританах и гражданской войне, но снова посетитель перебил его мысли замечанием о вандализме «даже в прежние времена».
— Вы бывали здесь прежде? — спросил Том, стараясь припомнить тех, кто регулярно заходил в мавзолей, обычно седых пожилых людей, не имеющих ничего общего с Терри Скейтом.
— Нет, я здесь в первый, но, надеюсь, не в последний раз. Мы с приятелем, знаете ли, открыли цветочный магазин. У нас, разумеется, масса заказов на оформление выставок цветов, не говоря уже о свадьбах и похоронах — кого ни назовете, именно мы их обслуживали, — но ни разу нам не доводилось работать в мавзолее.
— А что именно вы можете там сделать?
— Прежде всего просто привести его в порядок, разбить у входа клумбу, посадить новые цветы и растения, проследить, чтобы на пасху выросли нарциссы и тому подобное. Я человек верующий, поэтому все это делать буду я. Что же касается моего приятеля, то он агностик.
— Понятно. Значит, вы… — Том хотел было сказать «один из нас», но остановился, уловив явную двусмысленность этой фразы. Кроме того, службы, посещаемые Терри Скейтом, вряд ли имели что-либо общее с простой сельской службой, к которой привыкли постоянные прихожане Тома.
— О, боже, конечно! Участник хора, прислужник, иногда даже церемониймейстер — все что угодно… Ведь чтобы оформить мавзолей, следует быть верующим, не так ли?
Том не мог не согласиться с этим доводом и принялся коротко излагать историю мавзолея — как его воздвигли в 1810 году для похорон одного из Тэнкервиллов, убитого во время войны с Испанией, и как потом всех членов семьи хоронили здесь, ставя им памятники.
— Можно заглянуть внутрь? — с интересом спросил Терри. — Очень хочется посмотреть.
Они вышли из церкви, сняли замок с ворот мавзолея и сложили решетку, запирающую вход. Тяжелый занавес красного бархата пришлось отодвинуть в сторону, чтобы стали видны похожие на сундуки гробницы и памятники. Хотя на улице было тепло, от ледяной белизны мрамора и слепых лиц классических скульптур веяло холодом, и Тома пробрала дрожь. Он довольно редко бывал в мавзолее и не разделял восторгов Терри, отвергая в душе концепцию захоронения мертвых в усыпальнице и находя мраморные изображения претенциозными и антипатичными.
Терри согласился, что в мавзолее холодно.
— Сюда бы стоило поставить аккумуляторную батарею или керосиновый обогреватель, — предложил он.
— Не думаю, что это было бы уместным, — возразил Том. — По правде говоря, никто сюда не заходит, во всяком случае надолго, — добавил он, почувствовав, что его слова звучат кощунственно. — Из их семьи уже не осталось почти никого, кого бы интересовал этот музей. — Печально, разумеется, хотя больше с исторической, нежели с человеческой точки зрения. Многие документы навсегда утеряны. Если бы он был здесь в тридцатые годы, когда де Тэнкервиллы покидали поместье!
Читать дальше