Виктор Голявкин - Избранные

— На что ты намекаешь? — спрашивает.

Я и не собирался намекать, разволновался еще больше.

— Не пройдут эти штучки! — говорит.

Какие штучки? Вот дура!

Вдруг слышу хихиканье, похоже — она там не одна. С подружкой. Между собой затараторили, потом она говорит:

— Хорошо, мы к тебе вдвоем придем, можно?

Терпеть не могу, когда девчонки по двое ходят. У меня немедленно желание появилось их разъединить. Ведь они обычно как вцепятся друг в дружку — не оторвешь.

— Вообще-то можно! — говорю. — Но лучше было бы, если бы ты одна пришла.

— Нет, нет, к тебе я не приду.

Опять они между собой переговорили, она заявляет:

— Подружка раздумала.

И сразу захихикали.

— Ну и оставь ее, — говорю, — оставь ее в покое…

Подружка кричит в трубку:

— Вы хотите, чтобы она от меня отделалась? Не выйдет!

Ирка говорит:

— Для чего это ты нас разъединить собираешься, интересно?

Подружка говорит:

— Лучше проведите нас в оперу, будьте добры, век не забудем, миленький…

Хихикают, дурочки, вовсю. Глупые разговорчики. Хихикайте себе на здоровье! Чуть было трубку не повесил.

— А мороженого нам купите? — говорит подружка.

Я трубку не бросил. Что еще скажут, интересно.

Ирка говорит:

— Страсть хочется чего-нибудь отчебучить, вылезай-ка ты из дому, лучше будет…

…Они стояли у парадной и хихикали.

— Чего бы нам такое отчебучить? — сказала Ирка.

— Поржать охота, — сказала подружка.

— Мы столько ржали, — сказала Ирка, — заржались до упаду!

— Ну и ржите себе на здоровье, — сказал я, немножко на это обидевшись.

— Больше всего на свете мы любим ржать, — сказала подружка.

— Иногда начнем — не можем остановиться, — сказала Ирка. — Умора, да и только.

В атмосфере непонятного ржания чувствовал я себя неловко. Ржать мне было, прямо скажем, не над чем.

— Куда же мы направимся? — сказала Ирка.

— В Ботанический сад, — сказал я почему-то.

Они на меня посмотрели своими круглыми глазами и захихикали.

— Если хотите, можно пойти в другое место, — сказал я, не представляя, куда еще можно пойти.

— Ой, девочки! — сказала подружка. — Пойдемте в оперу! Ой, там, наверное, сегодня Пинкисевич репетирует! Ой, как он танцует, миленький!

— Правда, там сегодня Пинкисевич репетирует, — сказал я обрадованно, всовывая ей пропуск. — Он там сегодня точно репетирует.

— Ой, может быть, мы вдвоем пойдем, — сказала Ирка. — Неужели он сегодня репетирует? У тебя есть, Нинка, деньги? Купим цветы Олежке?

— Пойдемте, я вам куплю цветы, — сказал я. — И можете себе оставить пропуск. Больше он мне не нужен.

— Живем! — запрыгала Нинка. — Каждый день будем ходить на репетиции!!

— Ходите по очереди, — сказал я, — и фотокарточки меняйте. Сегодня одну приклеили — завтра другую. Печатку подрисуйте. К моей фамилии букву «а» припишите.

— Вот отчебучим! — взвизгнула Нинка. — Мы вас никогда не забудем, вы нас спасли! Чур, я первая!

— Но чтобы завтра — я, — сказала Ирка.

— Не забудьте, кто за кем, — сказал я.

Нинка помахала Ирке и умчалась вприпрыжку с моим пропуском, забыв про цветы.

Купили на углу мороженое. Медленно и молча поплелись к Ботаническому саду. Не вязался у меня с ней разговор никак.

Разгуливали по саду многочисленные экскурсии. Возле одной группы остановились. Ирка спросила, пришелся ли мне по вкусу фильм «Свистать всех наверх», и я ответил, что он мне не понравился. «Как может не нравиться фильм, — горячо возразила она, — если там идет речь о любви!» — «Обо всем может быть плохой фильм, если он плохой», — отвечал я. «О любви не может быть», — сказала она твердо. «Обо всем может быть», — повторил я. «Никогда, никогда в жизни!» — возмутилась она. «Но почему же?» — «Потому что это любовь!» — «Ну и что же?» — «Лучше любви ничего не может быть на свете!» — заявила она. «Ну, а если любовь плохая?» — «Любовь не может быть плохой». — «Но фильм-то плохой!» — «Фильм очень хороший!» — сказала она и посмотрела на меня таким взглядом, что упорствовать дальше я не стал. Сдался этот фильм, думал я. Лучше бы о нем не затевать разговора. Напрасно спорил. Сказал бы, что самый лучший фильм, и делу конец.

Я молча смотрел на море. Тишь да гладь. Плывет пароходик, а от него фиолетовые линии.

— В этом фильме сразу не целуются, — сказала Ирка.

— Подумаешь! — сказал я.

— Перед вами тысячелетнее дерево, — сказал экскурсовод, — листья в рот не берите…

— В этом фильме очень красивые платья, — сказала она.